Золото тайги - Максим Дуленцов

– А ты сам-то книгу читал? – прищурившись, спросил Женька.

– Нет. Я тебе дал, чтобы ты прочитал, а про это мне папа рассказал. Думал, что ты еще что-нибудь почерпнешь, ты же у нас умище!

Женька улыбнулся.

– Ты хоть знаешь, где события происходили? Нет? Так вот, золото везли из Свердловска в Москву, а спрятали вообще где-то в каком-то городе Кизеле, я даже не знаю, где такой есть. В шахте. И что, ты предлагаешь искать иголку в стоге сена? Где город Кизел находится, ты хоть представляешь? Это почти Сибирь! – Женька угрожающе поднял указательный палец, как любил делать их преподаватель ядерной физики. Мадера начала догонять. Налили еще по одной. Генри тряс книжкой и уверенно говорил:

– Ты не понимаешь! Всё организуем! Ты только представь: мы – я с Жанкой, ты с Катькой – едем в Сибирь! Там, как у Джека Лондона, на собаках через тайгу добираемся до Кизела этого, находим заброшенную шахту и достаем золото! Это же приключения, старик! Не распускай нюни!

Женька захмелел, ему явственно привиделась заснеженная пещера, полная золота и каменьев, которая сверкала изнутри и переливалась невероятными красками. Икнул.

– А кто такая Жанка? – с трудом разлепляя губы, спросил он. Генри только махнул рукой. Допил мадеру, сгреб рассыпанные по столу шпоры и нетвердо направился к выходу. На пороге обернулся:

– Короче, до послезавтра. Ты со мной? Ты уважаешь меня, старик?

Женька кивнул. Мадера начала подбираться к горлу, стремясь вырваться наружу. Женька рванул в туалет.

Свидание с Катей было намечено на первый вечер после сессии у кинотеатра «Баррикада». Именно в этот вечер Женька намеревался произнести те самые три слова, которые боялся сказать всю весну: «Я тебя люблю». Он разрабатывал различные схемы действия: как подойдет, как возьмет за руку, как скажет – тихо или нет, громко, на всю улицу… Нет, все же лучше тихо…

Светлым вечером он подошел к «Баррикаде» со стороны Дворцовой, заглянув по пути на почту, чтобы отправить маме телеграмму, что не приедет до сентября: стройотряд. Катя уже стояла у входа. Женька подошел, вздохнул, а Катя взяла его за руку и потащила в кино. Шли «Шербурские зонтики». Весь сеанс Женька смотрел на красивое лицо Кати, а она переживала под дивную музыку Леграна, глядя только на экран. Потом они долго-долго шли по Невскому до ее арки пешком, и Женька никак не мог произнести заветные слова, а Катя просто молчала. Уже возле арки Женька, который вовсю корил себя за нерешительность, мир – за жестокость, людей – за бессердечность и отчасти Катю за то, что «неужели она не видит, как я страдаю», открыл рот и сказал:

– Кать, а мы с Генри собрались в поход на Урал. В палатках жить, костер и все такое. Ну, может, чего найдем интересного, я бы тебе рассказал… Поедешь с нами? Со мной… А?

Катя грустно улыбнулась, покачала головой:

– Нет, Женя. Не могу. Мне надо в Москву. Кстати, проводи меня, поезд послезавтра вечером, в полночь. Ну, до свидания, Женя.

Катя помахала рукой и ушла в свою арку, а Женька остался недоуменно и обиженно стоять на темном асфальте.

У тетки в комоде лежал бронзовый крест-распятие, откуда, для чего – Женька не знал и не спрашивал, но в тот вечер, вернувшись домой, он зачем-то вытащил этот крест, прислонил его к стенке на столе, встал на колени возле, неумело перекрестился, так как никогда этого не делал, и зашептал слова, как казалось ему, молитвы, ибо не к кому ему больше было обращаться, кроме небесной силы, в существовании которой он глубоко сомневался:

– Господи, помоги мне. Нет больше сил, ведь я люблю ее, так сильно люблю, как никого, себя не люблю так. Господи, помоги мне, пусть и она полюбит меня, ведь если ты есть на свете, то могущественнее тебя никого нет, и ты все можешь. Я не грешил, и ты должен помочь мне, Господи…

Так бормотал Женька, не зная, как еще упросить того, кто, возможно, сидит где-то там, наверху, все видит и все может. Но тот молчал, знака не подавал, и Женька, бормоча несвязные слова, уснул под распятием, не расправляя кровати. Утром его осенило: как он может просить что-то у Господа, если не записан в книгу жизни, как говаривала в его детстве бабушка, пугая Женьку этими словами. Некрещеный же он! Вот оно что! А если покреститься, то всё сразу решится само собой, Бог услышит его, увидит его страдания и сделает так, чтобы Катя прибежала к нему, бросилась в объятия и сказала, оторвавшись от сладкого поцелуя: «Женя, ты самый лучший, я люблю тебя». Женька решил креститься немедленно.

На Коломягах в пешеходной доступности стояла маленькая деревянная церквушка, которая то ли по недосмотру властей, то ли потому, что стояла на отшибе, была всегда открыта, возле ее ограды постоянно толпились немощные бабки. Туда-то и направился Женька. Утро было солнечное, тихое, купола церкви поблескивали среди редких, едва тронувшихся свежей зеленью берез и лип. На пороге замялся, не знал, как входить, – может, креститься надо, – но застеснялся, вошел так, по-комсомольски, прямо. Внутри пахло чем-то похожим на то, как пахло дома, когда хоронили бабушку, но было светло, довольно уютно. И пусто. Иконостас с темными ликами, обрамленными золотом, отражался в паркете пола. Церковь Женька представлял себе по-другому: темной, страшной, с бородатыми попами, пытающимися затуманить разум легендами о Иисусе и запугать страшными муками после смерти всех, кто в него не верит. Но тут все выглядело иначе – просто и совсем нестрашно. И попов не было. Женька огляделся вокруг. Попа бы надо: без попа как креститься?

Из бокового притвора-двери неожиданно вышел нестарый еще человек в очках, с короткой бородой, в темной одежде.

– Здравствуйте, приветствую вас в нашей церкви Святого Дмитрия. Как ваше имя?

Человек говорил негромко, но голос его очаровывал. А может, это было влияние акустики. Женька протянул было руку, но потом передумал, заложил руки за спину, потупился.

– Евгений. Мне бы это, покреститься. И все.

– Уважаемый Евгений, а позвольте спросить вас, как вы пришли к такому желанию, из-за чего оно возникло? К Богу приходят по-разному, но все же я хотел бы знать.

Женька еще больше насупился. Ну как сказать ему почему? Засмеет же и выгонит.

– Не смущайтесь. Меня зовут отец Александр. Если не хотите говорить – не говорите. Крещение будет через час, приходите. Крестик у вас есть?

Женька отрицательно помотал головой.

– У нас есть крестики, разные, вот самый простой, алюминиевый, есть серебряные. Вам какой?

Женька указал на маленький алюминиевый. Отец Александр кивнул, взял крестик, нанизал его на веревочку.

– Мы не продаем их, но готовы принять подаяние.

Женька кивнул и положил в чашку белого металла рубль.

– Держите. И приходите через час, не опаздывайте. Бог с вами.

Через час Женька пришел в храм, сжимая в руке крестик. Там уже собрался народ, человек пятнадцать, одна мамаша с младенцем на руках. Отец Александр тихо разговаривал со всеми по очереди. Дошел и до Женьки. Ласково посмотрел на него, имени не забыл: