Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Возник спор вокруг выборов депутата от графства Бекингемшир, и последовавшая дискуссия настроила короля против парламента. 5 апреля спикер передал послание от Якова о том, что он «как самовластный правитель» повелевает, чтобы дело решалось на переговорах между членами палаты общин и судьями канцелярии. Уже долгие годы ни один монарх не разговаривал с парламентом в подобном тоне. После такого безапелляционного требования воцарилось изумленное молчание, затем поднялся один депутат и проговорил: «Приказ принца как удар молнии, его обращение к нашей верности звучит словно рык льва, и кто сможет здесь противоречить ему?»

Возможно, главной причиной стал все-таки другой пассаж. В середине апреля был поставлен вопрос об унии Англии с Шотландией и принятии Яковом титула короля Великобритании. Предполагалось, что в сложившихся обстоятельствах дело будет чистой формальностью. Однако убедить членов палаты общин оказалось не так уж легко. Какого рода предлагается союз? Экономический? Конституционный? Какими законами будет управляться эта «Британия»? Не исключено нашествие шотландцев, которые захватят все посты и награды. Как может общее право Англии совместиться с законными традициями Шотландии и даже с таможенным уложением Ирландии?

Сам король был категоричен. «Я муж, – заявил он, – и весь Остров моя законная жена. Я голова, а он мое тело. Неужели вы хотите, чтобы я стал многоженцем и имел двух разных жен?» Прения длились весь следующий год, в формулировке короля, «со многими столкновениями, долгими дебатами, странными вопросами и нулевым результатом». Яков видел в своем воображении единое королевство с одним законодательством, одним языком и общей верой, однако реальная ситуация того периода сделала цель недостижимой. Англичане, например, требовали, чтобы шотландцы платили такие же налоги, как в Англии, а те возражали, ссылаясь на бедность населения Шотландии. Члены палаты общин пришли к согласию: «Мы не в состоянии создать законы, которые связали бы Британию… давайте продвигаться малыми шагами». Заинтересованность короля в этом проекте была так же велика, как и его бешенство в отношении противников унии.

Затем парламент переключил свое внимание на церковные дела, в частности на итоги конференции в Хэмптон-Корте. Именно здесь, как мы знаем, архиепископ Джон Уитгифт ожидал проблем от многочисленных джентри[3] пуританских убеждений, которые уже заняли места в парламенте. К концу мая палата общин внесла два законопроекта. Один билль был направлен против плюралистов и нерезидентов. К таким людям, которые имели более одного церковного прихода или были склонны безответственно относиться к своим обязанностям, принадлежали некоторые из самых известных членов государственной Церкви. Предвзятость членов палаты общин не оставляла сомнений. Второй билль выражал желание иметь «образованное и благочестивое духовенство», что полностью совпадало с желанием пуритан.

Король злился, и в качестве обоснования парламентская комиссия разработала «Апологию», которую представила членам палаты общин 20 июня. В «Апологии» защищались такие права парламентариев, как свобода слова и физическая неприкосновенность; заявлялось: «Наши привилегии и свободы – наше неоспоримое право и законное наследие не меньше, чем наши земли и имущество». Наверное, это был парламентский способ познакомить шотландского короля с особенностями конституции Англии. В другой статье документа констатировалось: «Ваше Величество ввели в заблуждение, если кто-либо говорил Вам, будто английские короли имеют абсолютную власть, могут по собственному усмотрению вносить изменения в религию… или издавать какие-либо законы о религии без согласия парламента». «Апология» так и не была передана королю. По всей видимости, большинство членов палаты общин отвергло документ, посчитав его слишком смелым.

Однако нет никаких сомнений, что Яков узнал об этой «Апологии». Его возмутил и смысл документа, и дерзость слога. 7 июля король назначил перерыв в работе парламента, а в своей речи отчитал некоторых членов палаты общин, назвал их «пустоголовыми суетливыми осведомителями, которые лезут не в свое дело». Он говорил, что в Шотландии его слушали с уважением, а здесь «с утра до вечера стараются найти дефекты в королевских суждениях». В Шотландии «все, что исходило [от него], выполнялось. Здесь же все подвергается сомнению». И добавил: «Многие вещи вы сделали непродуманно, хотя я не говорю, что вы демонстрировали нелояльность». А в заключение посоветовал: «Мое единственное пожелание вам – лучше заботиться о форме. Я люблю форму так же, как содержание». Наверное, Яков ждал поддержки Ричарда Бэнкрофта, недавно ставшего архиепископом Кентерберийским. Бэнкрофт был убежденным сторонником королевской прерогативы и не любил пуритан. Тем не менее архиепископ направлял Собор высшего духовенства к соблюдению общих догматов Англиканской церкви. Каноны 1604 года ничего не дали пуританам, а потребовали, чтобы они подчинились Книге общих молитв и «39 статьям»[4]. Пресвитеры пуритан должны были либо смириться, либо получить отрешение от должности. Более жестокие наказания, по правде говоря, применялись очень редко, однако эти меры ознаменовали первый раскол в истории реформатской Англиканской церкви.

Итак, король Яков I мало или практически ничего не достиг с помощью парламента и самым неприятным образом объявил перерыв в его работе. Позже он заявил, что это было тело без головы. Говорят, что он произнес и такие слова: «На их заседаниях только вопли, крики и полный беспорядок. Удивляюсь, как мои предшественники вообще позволили появиться такому институту». Вероятно, это мнение разделяли и другие люди. Зимой 1604 года Томас Перси арендовал дом возле дворца Вестминстер и (с помощью Гая Фокса и остальных заговорщиков) начал рыть подземный ход.

В первые годы правления Якова I провозглашали Юлием Цезарем, царем Давидом, Ноем, царем Иоасом и даже Гомером. Он был вторым Августом, настоящим Иосией, мудрым и набожным монархом. Сложно понять, что может означать такое запутанное богатство сравнений, но одна добродетель короля вскоре вышла на первое место. Его стали называть Rex Pacificus, или Яков-миротворец. Миротворца славословили. Его правлению ничего не угрожало.

Однако не всем хватало радостей мира. «Нет, нет, – как считается, сказал Яков по окончании коронации, – паписты теперь нам не понадобятся». В трудные моменты он искал расположения католиков, а теперь получил возможность избавиться от них. В феврале 1604 года иезуитские священники, полностью подчинявшиеся Риму, были изгнаны из королевства. Наверное, этот шаг стал разумной мерой предосторожности, однако пламенные католики восприняли его как угрожающий знак.

К таким людям принадлежал Томас Винтер (или Винтур), который от лица английских католиков безуспешно обращался за поддержкой к испанскому королю Филиппу III. В том же феврале 1604 года Томас приехал в Ламбет[5] к двоюродному брату Роберту Кейтсби. Кейтсби, по всей видимости, перешел из протестантства в католичество, и поэтому римский огонь горел в нем особенно ярко. Скорее именно он, а не Гай Фокс руководил заговором, который стал известен под названием «Пороховой». Кейтсби рассказал кузену о своем грандиозном плане взорвать парламент при помощи пороха, но для исполнения замысла ему требовались союзники. В апреле Винтер съездил во Фландрию, откуда и привез с собой Фокса. С этого момента мы можем называть их заговорщиками. «Джентльмены, мы будем только разговаривать, – сказал Томас Перси, – и никогда не перейдем к делу?» В следующем месяце они принесли клятву соблюдать секретность, а затем отправились в дом позади церкви Святого Климента на Истчипе, где встретились с иезуитом по имени Джерард и приняли из его рук причастие.