Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

Розанов, Семенов и Калмыков не утратили своих полномочий, а к началу «гайдовского путча» укрепили статус представителей официальной власти в регионе. После жестокого разгрома восстания Колчак выразил благодарность Розанову за его «решительность». Участники подавления производились в следующие чины и награждались Георгиевскими крестами (а «изменников» Колчак распорядился «судить военно-полевым судом» и заранее указал «повысить всем наказание до расстрела»). Таким образом, интрига, направленная на подрыв доверия Омска к Приморью и Забайкалью, не удалась. Однако нельзя не заметить, что после «путча» отношения Колчака с союзным командованием ухудшились[6].

Параллельно с проектами Якушева – Гайды, идеи о необходимости смены политического курса, высказывался (хотя и в частных беседах) будущий Правитель Приамурского края генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. По его мнению, правительству необходимо было решительно проводить курс на дальнейшее укрепление единоличной власти с перспективой перехода к монархической форме правления как наиболее приемлемой для русского национального сознания и спасительной для Белого движения. Об этом, согласно сохранившимся донесениям военного агента (майор Марино) при «высоком комиссаре Великобритании» в Омске Ч. Эллиота, 7 сентября и 10 октября 1919 г. Дитерихс беседовал с генерал-майором П. Ф. Рябиковым. Будущий защитник идеи монархического Земского Собора отметил, что, в отличие от 1914 г., когда «Россия выступила как защитница угнетенных славянских народов, чтобы впоследствии объединить все славянство… теперь наши доброжелатели, союзнички, нас ни о чем не спрашивают, делят Россию оптом и в розницу, устраивая из нее вроде каких-то Удельных Княжеств. Но несчастье тем, когда Россия воскреснет и проснется в ней славянский зверь… пощады не будет за все нанесенные обиды». Дитерихс был также уверен, что «и Франция и Америка в настоящее время убедились, что для России единственный подходящий строй – монархический». Опытный контрразведчик Рябиков, в отличие от Дитерихса, был убежден, что «монархизм не может больше быть в России и если он будет, то это вызовет новую гражданскую войну… слишком смело утверждать, что вся Россия стоит за монархию». Рябиков, напротив, считал, что «Франция и Америка… стоят безусловно за демократический строй в России». Однако переубедить своего начальника ему не удалось. Дитерихс был уверен в неизбежном возвращении к «монархическому строю» и категорически отрицал возможность коалиции с «демократическими политиками». Вообще, в белой Сибири рост монархических настроений совпадал с возрождением социал-демократических идей, областнических ожиданий. Становилось очевидным, что в ближайшей перспективе центристский, «непредрешенческий» курс, проводившийся официальным Омском, неизбежно распадется под влиянием этих тенденций и белой власти придется делать выбор в пользу более определенной политической позиции. Эволюция взглядов Дитерихса показательна. По воспоминаниям генерала от инфантерии В. Е. Флуга, знавшего Дитерихса еще со времени службы последнего в Московском военном округе (в 1901 г. штабс-капитан Дитерихс был прикомандирован к 1-му Лейб-драгунскому Московскому полку), молодой офицер отрицательно относился к «свободомыслию», критиковал «учение» Л. Н. Толстого. Однако в 1917 г., узнав о февральских событиях и будучи командующим 2-й Особой русской бригадой, сражавшейся в составе союзной армии на Салоникском фронте, он в нескольких приказах (№ 51 от 25 марта, № 87 от 10 мая и № 95 от 18 мая 1917 г.) призывал подчиненных повиноваться Временному правительству ради «полной победы над нашим врагом», приветствовал гражданские свободы в «свободной, независимой России», убеждал поддерживать воинскую дисциплину и верность «союзническому долгу». В сентябре 17-го, несмотря на участие в «корниловщине», принял от Керенского должность генерал-квартирмейстера Ставки Главковерха, а незадолго до «переворота» 18 ноября 1918 г. поддерживал демократическое Временное правительство автономной Сибири. Окончательное утверждение в монархических взглядах для Дитерихса произошло в ходе руководства расследованием обстоятельств гибели Царской Семьи. Здесь уместно говорить о подлинном чуде. И к осени 19-го генерал стал убежденным сторонником перемен в политическом курсе официального Омска[7].

Отмеченное Дитерихсом (его род Дитрихштейнов происходил из древнего Моравского княжества) «славянское единство» было еще одним признаком эволюции внешнеполитического курса Белого движения осенью 1919 г. Заметный резонанс среди омской общественности в официозной печати получила деятельность Карпаторусского Совета, избранного на «съезде делегатов от карпаторусских колоний и Карпаторусского добровольческого отряда» в Челябинске 5–6 октября 1918 г. В опубликованном в январе 1919 г. т. н. «Катехизисе добровольца-карпаторосса» говорилось о неизбежности объединения Прикарпатской Руси (Галичины, Буковины и Угорской Руси) с Россией на основе «областного самоуправления». Обосновывалась историческая связь Галицкого и Волынского княжеств с Русью, отмечалась «гибельность» создания независимой Украины. Но заявлялась важность создания автономных вооруженных формирований в составе Восточного фронта: «Единственная цель и задача, для которой мы формируем наши войска, это – освобождение Прикарпатской Руси от вражеского гнета и свободное объединение ее с Россией». «Вражеским гнетом» признавалась не только австро-венгерская «оккупация», но и претензии Польши на присоединение Прикарпатья и вообще любые «незаконные посягательства соседей на территорию Прикарпатской Руси». Прошедший 14 апреля – 26 мая 1919 г. 2-й Карпаторусский съезд в Омске принял развернутые резолюции о будущем статусе Прикарпатья, переизбрал состав ЦК (его председателем стал доктор А. В. Копыстянский, ревностный сторонник «славянского единства» в противостоянии «германо-большевизму»). Избегая обострения отношений с Польшей, съезд в то же время отмечал: «Приветствуя от души братский польский народ с осуществлением его мечты о восстановлении польского государства в пределах коренных польских земель, съезд с горечью и болью в сердце наблюдает за ходом борьбы на территории Галицкой Руси и заявляет, что вековая борьба между Польшей и Россией прекратится только в том случае, если все русские земли и в их числе Галицкая, Буковинская и Угорская Руси войдут в состав Российского государства». В отношении к Украине говорилось о важности развития культурной автономии при категорической недопустимости независимости («сознавая себя частью малорусского племени, отвергая всякие насильственные меры по отношению к малорусской речи, съезд клеймит и осуждает попытку кучки украинских фанатиков с помощью заграницы создать «самостийную» Украину и таким образом нанести непоправимый удар всему русскому народу. Съезд призывает всех малороссов, кому только дорог Киев, «Мать русских городов», остаться верными заветам Богдана Хмельницкого и, подняв голос протеста против украинских сепаратистов, встать на защиту Единой, Неделимой Руси»). Завершались резолюции призывом: «В момент грозной для России опасности Карпаторусский Съезд обращается ко всему русскому народу с горячим призывом забыть внутренние распри и теснее сплотиться вокруг Собирателя Земли Русской, Верховного Правителя, ведущего страну через победу над анархией к Национальному Собранию». Одной из важнейших задач признавалась защита интересов Прикарпатья на мирной конференции в Париже (сюда прибыла делегация Карпаторусского Комитета во главе с Д. А. Марковым). Правда, вопреки ожиданиям, конференция постановила, что «Восточная Галичина будет временно находиться под гражданским управлением Польши», с учетом «гарантии широких автономных прав и привилегий для всех национальностей». Когда в мае 1919 г. польские войска вошли на территорию Галичины, объединившись с румынскими войсками в районе г. Черновцы, члены Совета Прикарпатской Руси заявляли о том, чтобы «Колчак (и Россия) … заставили поляков отказаться от захватных посягательств».