Плавучая опера - Джон Барт

Я стоял, улыбаясь, и рассматривал в зеркале собственное мокрое лицо.

- Ну разумеется!

Радость-то какая! У меня невольно вырвался хрипловатый смешок.

- На весь мир крикну: я против! Ах как замечательно. Истинный миг вдохновения, и давно меня мучившая проблема сразу исчезает, и глаза мои открылись: да вот же оно, решение, - простое, последнее, единственное. Покончить с собой!

Стараясь не шуметь, я вышел из номера и двинулся по коридору, чтобы за чашкой кофе перемолвиться двумя словами со своими коллегами, постоянными членами клуба "Дорчестерские путешественники".

Как водится в маленьких городах, гостиницу у нас отгрохали не по надобности. В "Дорсете" пятьдесят четыре номера, и зимой многие стоят пустыми, а когда потеплеет и появятся жильцы на все лето, все равно остается предостаточно свободных номеров, хоть бродячий цирк размещай, хоть съезд охотников на выдру, если вдруг они в наш городок наведаются. Хозяин пока не прогорел по той, надо думать, единственной причине, что платежи за строительство гостиницы погасили еще его деды, и теперь никакие проценты не набегают, - содержание стоит недорого, накладные расходы минимальны, а главное, не переводятся почтенных лет дамы и джентльмены, которым не повезло обрести под старость собственный кров в данном мире, так что пришлось довольствоваться отелем как последним пристанищем по пути в мир иной. Вот они-то, постояльцы до гробовой доски, а особенно мужская их половина, и составили клуб "Дорчестерские путешественники" - заседания ежедневно с 6.15 до 6.45 утра. КДП, как для краткости именуют они ими же созданную организацию, существует по сей день, хотя из постоянных членов в живых остаюсь я один.

А в то утро, помнится, за столом сидели еще двое: капитан Осборн Джонс, удалившийся от дел восьмидесятитрехлетний владелец устричного промысла - пальцы от артрита совсем не разгибаются, - и мистер Хекер: ему семьдесят девять, был когда-то директором школы, ушел на пенсию, и, хотя мужчина он еще крепкий, семьи нет, так что род Хекеров на нем прервется. Поскольку капитану Осборну по лестницам карабкаться трудно, клуб собирается в его номере - мы живем на одном этаже.

- Доброе утро, капитан Осборн, - говорю я, а старик ворчит себе что-то под нос, у него так заведено. На нем была засаленная кепка, какой-то немыслимо заношенный черный шерстяной свитер и джинсы, почти сплошь белесые от стирок.

- А, и мистер Хекер уже здесь, доброе утро, - говорю. На мистере Хекере, как всегда, наутюженный, чистенький костюм из саржи, шелковый галстук и рубашка в полоску - кое-где светится от ветхости, зато ни одного сального пятнышка.

- Здравствуйте, Тодд, - говорит он. Помню, он как раз раскуривал свою первую сигару, а другой рукой помешивал в стаканчике. Несколько месяцев назад я купил для нужд клуба плитку с одной горелкой, ее по общему согласию поставили в номере капитана Осборна. - Наливайте, - говорит, - горячий еще и крепкий сегодня получился. - И протягивает мне кофейник.

Я поблагодарил. Тут капитан Осборн принялся монотонно ругаться и постукивать тростью по правой своей ноге. Мы с мистером Хекером, прихлебывая кофе, молча наблюдали за этим ритуалом.

- Что, никак не проснется? - посочувствовал я. Каждое утро, стоило капитану Осборну одеться и сесть за стол, нога у него цепенела, и он по ней колотил что есть силы, пока кровь не оживет. Случалось, времени для этого нужно было немало.

- Вы бы лучше кофе выпили, капитан, - говорит мистер Хекер мягко так, успокаивающе. - Толку-то больше будет, чем все на свете разносить.

Капитану от натуги бросилась в голову кровь, я заметил, как он цепляется за ручки кресла, чтобы не свалиться. Вздыхая и бормоча сквозь сжатые зубы слова благодарности, он взял чашку, протянутую мистером Хекером. Потом, не говоря ни слова, стал усердно поливать дымящимся кофе свою непослушную ногу.

- Послушайте! - мистер Хекер нахмурился, ему не нравились такие выходки, да, признаться, они и меня удивляли, - у него же, старого дурака, кожа слезет, хотя нет, ничего, посмеивается себе да опять колотит тростью по лодыжке.

- Дайте ей как следует! - Похоже, я стал входить во вкус.

Капитан успокоился, откинулся на спинку кресла, а кофе, все еще дымясь, понемногу стекал со штанины па пол.

- Шут с ним, - заметил, он, тяжело дыша, - ну и пусть. Я что, не понимаю, что помирать пора? Мне бы только уж сразу, а не так вот, по кусачкам. - Он с отвращением разглядывал ногу. - Черт ее дери совсем. - Правым носком он сильно ударил пониже колена. - Все равно как булавками всего искололи. А ведь было времечко, я ногой этой так наподдать мог, не сунулись бы. Даже лодкой управлял, обопрусь на правую, в руках по канату, а левой-то ногой и управляю. Только когда это было!

- Вообще-то неплохая мысль, чтобы он умирал в рассрочку, - шепнул я мистеру Хекеру, наливавшему для капитана вторую чашку. - Глядишь, и хоронить по частям будут, значит, плату внесем не всю сразу, а помесячно.

В "Клубе путешественников" это была ходячая шутка, сколько раз, завидев капитана Осборна, ее вспоминали, и, хоть мистер Хекер человек ужасно серьезный, обычно он тоже посмеивался, а вот сегодня чем-то очень уж озабочен, молчит.

- Умирать-то всем придется, вам тоже, капитан, - сказал он, передавая Осборну кофе, - вот и Тоди про это же. Но ведь не сию минуту, правда? Вы просто старый человек. Сделать-то все равно ничего нельзя.

- Сделать нельзя ничего, - отозвался капитан, - но не скажу, чтоб так уж мне это нравилось.

- А почему? - всколыхнулся мистер Хекер. - Как, скажите, мне правда интересно.

- А почему это должно мне нравиться? - парировал капитан. - Работать нельзя, размяться хорошенько тоже нельзя. Сиди себе, жуй табак, пока не загнешься- Вы с этим смирились, а я вот не хочу. - Он вытащил.из кармана платок и яростно высморкался. Карманы у него вечно набиты мокрыми платками, а другие подсушиваются на спинке кресла, гниют в ящиках стола, -.капитан, как многие, чья жизнь проходит на воде, страдал острым синуситом, который усугублялся сырым климатом округа Дорчестер, так что доктора оказывались бессильными. Помогает ему только полстакана "Шербрука", которым в виде лекарства я его потчую каждое утро, уходя на службу. До полудня он от этой терапии слегка пьян, а к обеду синусит немножко отступает.

- И зря не хотите, - возразил мистер Хекер, - умные-то люди старости всегда радовались. Послушайте-ка, я вот вчера специально из одной книжки выписал, чтобы вам прочесть.

- Да ну вас, ничего слушать не буду.

- Сейчас, капитан, он вас уму-разуму научит, - говорю.

- Нашли дурака, как же! - усмехнулся старик. Его всегда ужасно смешат мои намеки в том духе, что пора бы ему утихомириться, стать, как другие.

- А вы все же послушайте, - настаивал мистер Хекер и уже разглаживал сложенный листок, поднося его поближе к свету. - Я из Цицерона это выписал, смотрите, что Цицерон про старость пишет. Вот, пожалуйста: "И если бы кто-нибудь из богов даровал мне возможность вернуться из моего возраста в детский и плакать в колыбели, то я решительно отверг бы это"[1]. Так-то. Уж Цицерону можете поверить, а?