Эффект Сюзан - Питер Хёг

физикой. Университет — это дошкольное учреждение, зал ожидания. Я не хочу сидеть в зале ожидания. Я хочу попасть внутрь. Вы находитесь внутри. Я чувствую это. Чувствую это с тех пор, как впервые прочитала ваши статьи. Когда мне было двенадцать, мне показали периодическую систему. Я все сразу поняла. Это была самая счастливая минута в моей жизни. Я поняла, что существуют законы природы. Которые уравновешивают хаос. Я не хочу понимать физику извне. Вы можете помочь войти в нее.

Она накрыла мою руку своей. Тогда я впервые почувствовала то прикосновение, без которого, как я со временем поняла, она не могла говорить с человеком. Оно было не то чтобы дружеским — она изучала меня. И ее пальцы пытались сориентироваться в моей системе.

— Вы пишете, что увлечены теорией групповых полей. Что у вас есть личный опыт. Что вы имеете в виду?

— Я вызываю искренность.

— Что это значит?

— Когда я жду автобус, проходит всего несколько минут, и мужчина, стоящий передо мной в очереди, рассказывает мне о болезни своей жены. В автобусе женщина, сидящая рядом со мной, рассказывает мне о том, как она любит свою собаку. Мальчики, которые выходят на одной остановке со мной, сначала рассказывают мне о том, как они расстроены, что их не взяли в команду высшей лиги. А потом о девушках, в которых влюблены.

Она расстегнула рукав моей рубашки, закатала его, повернула мою руку. Провела пальцами по шрамам.

— Мне всегда хотелось иметь дочь, — сказала она.

Как только она это сказала, она замерла. Это были какие-то совершенно неуместные слова. Как и мой ответ.

— Мне всегда хотелось иметь мать.

Люди, которые сталкиваются с этим впервые, обычно бывают потрясены. Но не она. Потрясение было незначительным. И за ним скрывалось сильное любопытство.

— Это были не мои слова, — сказала она. — И не я закатала вам рукав. Это что-то внутри меня. Отчасти чужое.

Мы посмотрели друг на друга. Она говорила и при этом медленно, интроспективно сканировала свою собственную систему.

— Это похоже на падение. Как будто нас больше не сдерживают условности, которые управляют обычными разговорами. У вас самой есть для этого название?

— Там, где я выросла, это называли эффектом Сюзан.

Она опустила мой рукав и застегнула его.

— У меня вас ждет необычная исследовательская работа. Никаких публикаций. Все результаты конфиденциальны. Деньги выделяются по специальному гранту. Возможно, это уведет в сторону вашу карьеру.

— У меня много шрамов, — сказала я. — Я буду трудным учеником.

Она откинула голову назад и рассмеялась. Ее смех делал всё и всех вокруг нее счастливыми, даже опустевшую аудиторию.

Она встала.

— Вы можете навестить меня на следующей неделе. У меня трое сыновей. Их не трогайте.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Вместе с глубокой искренностью одновременно всегда начинают проявляться контуры будущего. Возможно, и она, и я уже знали, что через полгода я пересплю со всеми ее сыновьями. А еще через год — и с мужем.

Возможно, мы обе знали, что внутри того силового поля, которое возникло теперь между нами, я буду стараться стать немного ближе к ней и уничтожать все, что препятствует этому.

— Подумайте хорошенько, Сюзан. И не сжигайте мосты.

Я ничего не ответила. Не о чем было думать. Пути назад не было. И не потому, что мосты уже были сожжены. Просто в них больше не было нужды.

4

Есть женщины, которые еще за пять лет до беременности точно знают, что у них родятся две девочки и мальчик, которые будут учиться в Международной школе, выучат несколько языков и станут «Лицом года» в две тысячи двадцать седьмом году, будут изучать право, удачно выйдут замуж или женятся и станут членами Совета по этике.

Я знала только то, что у меня будут дети и что я буду готовить для них еду.

Вот это я сейчас и сделала.

Мы едим в молчании. Возможно, это наша последняя совместная трапеза. И тем не менее, почему бы не получить от нее удовольствие?

Я никогда не навязывала семье совместный прием пищи. В те годы, когда близнецы были маленькими и воспринимали всю еду как дозаправку, которую желательно проводить в воздухе, чтобы не прерывать игру и не приземляться, в те годы я ничего от них не требовала и позволяла им подбегать к столу, когда им заблагорассудится, и продолжать свои игры. Думаю, только лет в девять они начали погружаться в сам этот процесс — вот как сейчас.

Мы вместе ощущаем легкую остроту салата. Терпкий вкус приправ. Основу пиццы, настолько тонкую, что она уже не имеет отношения к хлебу, остается только насыщенный злаковый вкус итальянской муки и невесомая хрустящая корочка, сдобренная густым запахом расплавленного сыра, едкой сладостью обжигающих помидоров и жирной горечью оливок.

Никогда в жизни не признаюсь в этом ни одному человеку. Но каждый раз, когда я ставлю перед ними еду, я чувствую легкое сокращение матки. Как когда я кормила близнецов грудью. Как будто я в каком-то смысле продолжаю кормить их грудью. И относится это не только к детям, но и к солнечному затмению, каковым является Лабан Свендсен.

Это какое-то первобытное чувство, в нем есть что-то докембрийское, за ним эволюция и миллионы лет, все те времена, когда млекопитающие рожали и кормили своих детенышей.

Через мгновение мы перестанем быть семьей. Но сейчас мы вместе, и, как бы плохо ни обстояли дела, должна быть пища.

Лабан вытирает пальцы салфеткой. Мы всегда ели пиццу руками, вкус — это процесс, локализованный не только в горле, но и в руках. Затем он открывает серую картонную папку и кладет ее посреди стола.

Сверху лежит черно-белая фотография. Женщина, ей, наверное, чуть больше шестидесяти. Волосы густые, тяжелые, седые. Лицо поразительно, по-скандинавски красиво, как у норвежской богини, только что явившейся из Валгаллы.

Если бы не одежда. И украшения. Вокруг открытой шеи — ряд крупных жемчужин, даже на снимке сияющих таким блеском, который создается только в больших раковинах на глубине, куда не может проникнуть слово «подделка». А темный шерстяной свитер ниспадает с той шелковистой тяжестью, которая присуща только кашемиру.

Под фотографией лежит конверт. Лабан передает его мне, я беру нож и вскрываю его. В нем один сложенный листок формата А4. Читаю вслух:

«Магрете Сплид. Родилась в 1942 году. Магистр истории, работает на факультете военной истории Академии обороны с 1964 года. Консультант НАСА с семидесятого года. Жила в США с шестьдесят восьмого по семьдесят первый. Сотрудничала с Йельским и Корнелльским университетами, Университетом армии