Пыль на трассе - Алистер Маклин

Если уж он так ездит, чего ждать от остальных, да? Мы-то знаем, что это неправда, а зрители? Такой шум поднимут, только держись. Господь свидетель, уже полно боссов и начальников всех мастей, которые мечтают прикрыть гонки «Гран-при» во всем мире, а многие страны ищут благовидный предлог, чтобы улизнуть от своих обязательств перед чемпионатом. Вот он, предлог, лучше не придумаешь. Так что наши Джонни Харлоу нам нужны, верно, Мак? Даже если иногда они оставляют за собой трупы.

— Мне казалось, Никки, что он твой друг.

— Конечно, Мак. Он мой друг. Но моим другом был и Жету.

На это Макалпину ответить было нечего, Траккья, видимо, выговорился, смолк и снова стал хмуриться. Так в молчании и под защитой все растущего эскорта полицейских эти четверо дошли до ремонтной базы «Коронадо». Ни на кого не глядя, не произнося ни слова, Харлоу направился к маленькому навесу в дальнем конце зоны. Со своей стороны никто — там были еще Джейкобсон и два его помощника — не попытался заговорить с ним или остановить его, никто не обменялся многозначительными взглядами: подчеркивать очевидное не требуется. Джейкобсон, вовсе не глядя на Харлоу, подошел к Макалпину. Старший механик — общепризнанный гений своего дела — человек худощавый, высокий и крепко сбитый. Лицо темное, с глубокими морщинами, казалось, он давно не улыбался, не собирался делать исключения из правила и сейчас.

Он спросил:

— Харлоу, конечно, оправдали?

— Конечно? Не понимаю.

— Это вам я должен растолковывать? Обвинить Харлоу — значит отбросить гонки на десять лет назад. Кто же такое позволит — слишком много миллионов вложено. Или не так, мистер Макалпин?

Макалпин задумчиво посмотрел на него, ничего не ответил, бросил короткий взгляд на все еще хмурого Траккью, отвернулся и пошел к разбитой и обгоревшей до пузырей «коронадо», которую уже поставили на четыре колеса. Он неспешно, как бы созерцающе, оглядел ее, задержался у кабины, покрутил руль, не оказавший ни малейшего сопротивления, потом выпрямился.

— Да, — произнес он. — Дела.

Джейкобсон холодно посмотрел на него. Глаза его умели быть такими же пугающе-грозными, как хмурый взгляд Траккьи. Он сказал:

— Машину готовил я, мистер Макалпин.

Плечи Макалпина приподнялись и тут же опустились, он выдержал долгую паузу.

— Знаю, Джейкобсон, знаю. В своем деле вам нет равных. У вас огромный опыт, и вести пустые разговоры я не собираюсь. Сломаться может любая машина. Сколько времени понадобится?

— Хотите, чтобы я начал сейчас же?

— Да.

— Четыре часа. — Джейкобсон был немногословен, все-таки чувствовал себя уязвленным. — Максимум шесть.

Макалпин кивнул, взял Даннета под руку, чтобы уйти вместе с ним, потом остановился. Траккья и Рори стояли рядом, они говорили полушепотом и неразборчиво, но слов не требовалось — на их лицах читалась красноречивая враждебность, а смотрели они в сторону навеса, на Харлоу и его бутылку бренди. Макалпин вздохнул и вместе с Даннетом пошел к выходу.

— Джонни сейчас на друзей не богат, да?

— Не сейчас, а уже давно. Вот и еще один его несостоявшийся друг.

— О господи. — Похоже, вздохи становились неотъемлемой чертой Макалпина. — Боюсь, Нойбауэр собрался метать громы и молнии.

К ним с видом громовержца широким шагом приближался человек в небесно-голубом гоночном комбинезоне. Высокий блондин, Нойбауэр внешне очень походил на скандинава, хотя на самом деле был австрийцем. Гонщик номер один в команде «Кальяри» — слово «Кальяри» было яркой краской написано поперек груди его комбинезона, — он постоянно блистал на трассах «Гран-при» и стал признанным коронованным принцем этих гонок, его считали неизбежным преемником Харлоу. Как и Траккья, он был человеком холодным, малообщительным, терпеть не мог дураков и не скрывал этой своей неприязни. Как и у Траккьи, круг близких знакомых был ограничен очень маленькой группой; и никого не удивляло, что эти два индивидуалиста, яростно соперничавшие на трассе, за ее пределами — близкие друзья.

Нойбауэр, с холодно-голубыми сверкающими глазами и поджатыми губами, был явно не в себе, и настроение его не улучшилось, когда массивный торс Макалпина загородил ему дорогу. Нойбауэру пришлось остановиться, человек внушительных размеров, Макалпину он все же уступал. Сквозь стиснутые зубы он бросил:

— Дайте дорогу.

Макалпин посмотрел на него с легким удивлением.

— Что ты сказал?

— Извините, мистер Макалпин. Где этот мерзавец Харлоу?

— Не трогай его. Он нездоров.

— А Жету здоров? Не знаю, что за птица ваш Харлоу, кого он из себя возомнил, не знаю и знать не хочу. Но почему этому маньяку такое должно сходить с рук? Он же маньяк. Вы знаете это не хуже меня. Все знают. Только сегодня он меня два раза оттеснил, я тоже мог бы сгореть до смерти, как Жету. Предупреждаю вас, мистер Макалпин. Я созову заседание правления директоров «Гран-при» и добьюсь, чтобы с кольцевых гонок его сняли.

— Именно ты этого сделать не сможешь, Вилли. — Макалпин положил руку на плечо Нойбауэра. — Тебе обвинять Джонни никак нельзя. Если Харлоу снимут с гонок, кто будет следующим чемпионом?

Нойбауэр уставился на него. Пылу у него сразу поубавилось, настолько он был ошарашен. Когда он заговорил, голос его понизился до неуверенного шепота.

— Вы думаете, я ради этого, мистер Макалпин?

— Нет, Вилли. Не думаю. Просто подсказываю тебе, что так подумают очень многие.

Последовала долгая пауза, и гнев Нойбауэра начисто улетучился. Он спокойно произнес:

— Харлоу убийца. И убьет кого-нибудь снова.

Он легонько снял со своего плеча руку Макалпина, повернулся и пошел к выходу. Даннет задумчиво и обеспокоенно смотрел ему вслед.

— Может, он и прав, Джеймс. Конечно, он выиграл четыре этапа подряд, но после того, как у Харлоу в испанском «Гран-при» погиб его брат… Ты же сам все знаешь.

— На его счету четыре «Гран-при» подряд, и ты пытаешься меня уверить, что у него сдали нервы?

— Не знаю, что у него сдало. Просто не знаю. Но я вижу одно: самый надежный кольцевик стал ездить так безрассудно и рискованно, так самоубийственно, если хочешь, что соперники просто начали его бояться. И они считают: пусть он будет хозяином дороги, лучше остаться в живых, чем препираться с ним из-за ярда трассы. Вот почему он выигрывает один этап за другим.

Макалпин окинул Даннета пристальным взглядом и обеспокоенно покачал головой. Макалпин сам был признанным экспертом, но мнение Даннета ценил очень высоко. Даннета отличала исключительная трезвость суждений, цепкость ума и находчивость. Журналист, и весьма компетентный, он начинал политическим обозревателем, но переключился на спорт, переключился по причине, против которой, кажется, нечего возразить: нет на земле темы более нудной и скучной, чем политика. Умение добираться до сути, отменные способности к наблюдению и