Псевдоним украденной жизни - Галина Владимировна Романова

Он подошел к зеркалу, висевшему над полочкой в прихожей, и принялся строить рожи. Лицо послушно корчилось улыбкой, горестной гримасой, морщилось удивлением. Левая рука поднималась, пальцы сжимались в кулак.

«Это от волнения».

Так и не обувшись, он в тапках дошел до соседней двери и позвонил. Дверь открылась сразу. Молодая соседка Тонечка все поняла и за рукав втащила его к себе. Усадила на низкий табурет, обнажила его левую руку и принялась мерить давление.

– Ну! И чего столько паники? Все нормально. Сто двадцать пять на восемьдесят. Позавидовать можно. Вы чего, Иван Сергеевич?

– Тоня… Перепугался что-то. Сам не пойму. Сашкин телефон выключен и я…

– И вы решили, что подстреленный два часа назад на рыночной площади молодой оперативник – это непременно он? Я вас умоляю, Иван Сергеевич. – Тоня протянула ему стакан с водой и крохотную таблетку. – Вот, выпейте. Это от нервов. И новости в следующий раз смотрите внимательнее. Фамилия погибшего оперативника не Корнеев. Сашка ведь носит эту фамилию, так?

– Да, да, он Корнеев. Александр Иванович Корнеев. Отчество сестра ему мое дала. Так мы решили. А фамилия у нас с ней одна… Он Корнеев, Тонечка, да…

Он понял, что плачет. Щекам сделалось горячо и мокро, а Тоня неспроста протягивала ему бумажные полотенца. Корнеев прикрыл лицо ладонью. Плечи дергались. Он их чувствовал. И сердце проснулось, начав молотить в грудь и спину.

Сашка жив! Ни о чем другом он сейчас думать не мог. Сашка жив!

Через полчаса Тоня проводила его в квартиру. Повесила на вешалку куртку, поставила вдоль стены разбросанные ботинки.

– Как фамилия? – спросил он у Тони, когда она уже повернулась к нему спиной. – Как фамилия застреленного оперативника? Что там вообще произошло?

– Вчера на рынке была драка. А сегодня с обыском туда пришли и пистолет, что ли, обнаружили. Или не обнаружили, а из него стреляли, толком не поняла. – Тоня наморщила лоб и пожала плечами. – Подробностей не знаю, Иван Сергеевич. А фамилия погибшего Виноградов. Совершенно точно, я ничего не путаю. Вам ведь, кажется, знакома эта фамилия, не так ли?

Мать позвонила ближе к обеду и заполошным голосом сообщила:

– У Виноградовых малого пристрелили! На рынке!

– Мам, здравствуй, во-первых.

Она внимательнее глянула на себя в зеркало и выдернула из левого виска еще пару седых волосков. Вчера было три. Свободные от телефона пальцы правой руки принялись разглаживать небольшие складки под глазами. Лифтинг уже не помогал, и уколы красоты становились бесполезны. Придется ложиться под нож, а это всегда риски.

Она тяжело вздохнула.

– А, во-вторых, кто такие Виноградовы, мам?

– Ну, как же, дочка! – тихо возмутилась мать. – Виноградовых не помнишь? Или снова прикидываешься?

– Не прикидываюсь. Не помню.

Она зацепила щепотью кожу на шее, легонько, чтобы не оставить синяка, ущипнула, потом еще и еще. Спросила рассеянно:

– А почему я должна их помнить? Виноградовых каких-то!

Звонок матери застал ее за утренней ревизией красоты, от которой, по сути, мало что осталось. Каждое утро свидетельствовало о том, что предыдущим днем она была чуточку красивее и свежее, потому что на сутки моложе. И так теперь будет всегда. Послезавтра ей сорок пять.

Боже, какой ужас! Сорок пять целых лет!

В ее невеселые размышления снова вклинился недовольный голос матери.

– Что, что ты сказала?

– То и сказала! Нечего из себя корчить там… – Мать сердито попыхтела. – Если живешь в Москве, думаешь, на другой планете?

– Ой, мам, не начинай, ладно?

Она поморщилась и тут же шлепнула себя по щеке. Подобные гримасы недопустимы. Вокруг рта сразу глубокие морщины и «гусиные лапки» у глаз, как борозды под посадку.

– А чего мне начинать-то, дочка! Я не начинаю. Просто… Повидаться бы. Уже сколько лет тебя не видела. – Мать отчетливо всхлипнула. – Подохну, хоронить-то хоть приедешь?

– Приеду, – соврала она. – Как же не приехать.

– А вот и не надо приезжать, – неожиданно испуганным голосом произнесла мать.

– Почему?

– Потому что… Потому что, мне кажется, он вернулся! Вернулся и начал мстить! – Мать скороговоркой произнесла четыре слова из короткой молитвы и продолжила бубнить: – И не я одна так думаю, дочка. Все так думают. Шептаться стали. Что-то прямо…

– Ма!

Она помолчала, слегка опуская веки, и сочла, что при такой ретуши выглядит еще очень ничего. В размытом изображении она по-прежнему красива.

– Ма, хватит выдумывать. И стонать прекрати. Говори толком: кто вернулся, за что мстит.

– Валера вернулся! – бабахнула мать громко, словно в пустой комнате. Даже эхо прокатилось.

Может, мать в дурке давно, вдруг подумала она. А они с мужем пропустили эту новость из-за вечной своей занятости. Сидит себе в пустой палате и шалит. Раздобыла где-то телефон, может, даже украла – она могла. Раньше за ней водились подобные шалости. Сидит теперь на больничной койке в психлечебнице и сочиняет небылицы, чтобы ее попугать, жизнь окончательно испортить.

– Ма, а ты сейчас где? – поинтересовалась она.

– В спортзале, где же еще! – фыркнула мать.

Она чуть не расхохоталась. Ну вот! И что тут можно добавить?

– В каком спортзале, мама?

Она отвлеклась на родинку под левой ключицей. Кажется, или она стала чуть крупнее и выпуклее? Надо бы доктору показаться.

– В школьном спортзале, дочка. В школьном. Я уже два года уборщицей в школе работаю. Я же говорила тебе. Забыла? – Голос матери стал обиженным.

Она вдруг вспомнила: действительно мать что-то такое рассказывала. Про школу. Про работу. Про нехватку денег на пенсии. И если она сейчас не в психушке, а в школьном спортзале полы моет, то значит…

– Это что, все правда, мам?

Она отступила от зеркала и на одеревеневших ногах пошла к дивану. Упала в мягкие подушки, прикрыла глаза. В висках неожиданно застучало.

– Что все, дочка?

– Про убийство Виноградова? Про то, что народ треплет, будто Валера вернулся и мстит? – Забытое имя еле соскользнуло с языка, так сложно было его произносить. До сих пор сложно.

– Здраассте! – протянула мать с обидой. – Ты пьяная там с утра, что ли?!

– Не пью давно, мам. – Ее взгляд прошелся по полкам с бутылками за стеклом высокого шкафа. – И тебе не советую. Лишние морщины появляются.

– Мне замуж не выходить. И с морщинами проживу как-нибудь. А вот как ты теперь станешь жить?

– Так же, как и все эти двадцать пять лет, мам. Счастливо!