Заговор Дракона. Тайные хроники - Станислав Сенькин

Потом, будучи уже маститым профессором, я действительно понял отца, – он просто подчинился всей душой чувству родового бессмертия, которое в большей степени присуще еврейскому народу.

Но меня тогда, впрочем, как и сейчас, не устраивало родовое бессмертие, мне хотелось бессмертия личного. Я, как затравленный волчонок, отвел глаза в сторону, чтобы не смотреть на отца. Мне не стало страшно, обреченность – чувство другого порядка, чем страх, в котором еще присутствуют жизнь и даже надежда. Отец тогда олицетворял для меня этот страшный и странный порядок вещей, его правая рука давала жизнь, а левая – отбирала ее. Мать, зная его крутой нрав, не пыталась перечить ему или говорить мне что-нибудь утешающее.

Для меня же слово отца было словом самого Бога – сурового и справедливого демиурга, создавшего эту жестокую вселенную, державшего нас в плену жизни пряником удовольствий и неумолимым кнутом личной смерти. Твердый и решительный ответ отца захлопнул для меня дверь в небесные врата, о которых душа знала и тосковала…

…Услышав вопрос Горана, я напрягся, поскольку чувствовал, что мой друг знал что-то о смерти, чего не мог знать даже мой отец. Его мать и отец уже были мертвы, а бабка стояла одной ногой в могиле. Горан, как мне казалось, был в каком-то родстве со смертью. Он знал многое. Однако это знание было еще страшней, чем суровый ответ отца. Это был стук не в райские, а в адские врата…

…Горан тряхнул меня за плечи.

– С тобой все нормально, Милан? Ты похож сейчас на нашего белого кота, у него такой же испуганный вид, когда бабка льет на него холодную воду.

– Нормально. – Я попытался улыбнуться. – Так ты что-то хотел рассказать про наше субботицкое кладбище?

– Да не про кладбище, чудак! Я спросил, знаешь ли ты, кто здесь похоронен и почему эта церковь сиротливо стоит без попа и службы?

– Хм! – Я недоуменно оглянулся и посмотрел на трепещущую свечу, которая освещала небольшой заброшенный храм с остатками древних примитивных фресок. – Ну как, все это знают… Тито и коммунисты.

Горан засмеялся.

– Ничего ты не знаешь, приятель! Причем здесь Тито со всеми этими долбаными коммунистами?! Ха. Эту церковь закрыли давно, гораздо давнее, чем ты думаешь. Моя хитрая бабка говорила, что она была пустой еще при австрийском царе. Знаешь почему?

– Нет. – Я удивленно посмотрел на своего друга. В моем сердце жило предчувствие, знание о том, что история, которой он со мной хочет поделиться, будет самой страшной из всех – настоящим хитом среди всех наших страшилок. Почему же он не рассказывал ее при всей нашей компании, но только сейчас, наедине со мной, своим сотаинником и другом? Ведь тогда бы он еще больше утвердил свой авторитет. Я понял, что это была не просто страшная история, вечерняя развлекаловка, а и вправду некое откровение, которое отворит мне врата смерти и, наконец, покажет, что находится за ними.

Горан выдержал многозначительную паузу.

– Я тебе все сейчас расскажу, но ты с нашими не делись. – Он спрыгнул с подоконника. Его взгляд светился, почти как у моего отца, когда тот говорил про будущие поколения. – Это не простое место, мой друг, а в каком-то смысле и заколдованное. Да-да, заколдованное. Наш храм стоит на кладбище кровососов.

– Каких еще кровососов?

– Каких-каких! Вампиров!

Я недоверчиво покосился на Горана, ожидая, пока тот прыснет от смеха. Но его лицо оставалось невозмутимым.

– Ты что, серьезно? Он что, построен на нем?

Горан кивнул:

– Ага. То есть нет, не построен, но вокруг него с давних времен стали хоронить вампиров. Здесь, на этом самом кладбище, лежат тела с отделенными головами и пробитой грудной клеткой. Им вгоняли осиновый кол в сердце и отделяли головы, чтобы они не вставали из могил, не пили кровь людей.

Горан, как посвященный жрец, носитель тайного знания, сделал паузу. Меня это, честно говоря, впечатлило. Вокруг этого кладбища в Субботице витала ка-кая-то тайна. Никто никогда не говорил о нем и не приходил ухаживать за могилками. Селяне действительно чурались этого места, как проклятого.

Услаждаясь моим кроличьим испугом, мой приятель высокомерно продолжил:

– Этот храм закрыла австрийская королева Анна, чтобы предотвратить восстание сербских крестьян. Простолюдины считали, что их изводили высокородные вампиры. Правдой ли это было или нет, я не знаю… Но повсюду в Кралево находили обескровленные трупы крестьянок. Власти успокаивали крестьян, говоря, что это орудует насильник, который таким образом маскирует свои преступления. Но крестьяне все больше верили в настоящих вампиров. У всех на слуху еще было имя Эрджебет Батори[2]. Истории, подобные этой, передавались из поколения в поколение. Страшные слухи о вампирах подогревали тлеющую ненависть простолюдинов к надменным аристократам.

Восстание черни уже начиналось, было убито несколько чиновников, немцев по крови. Толпа разорвала их на куски. В Кралево были поспешно посланы войска, и восстание было подавлено на корню, утоплено в крови. Последний священник – настоятель этого храма был обвинен в государственной измене, арестован и перевезен в Будапешт. Он умер в темнице от переохлаждения. Земляки говорили, что он написал это самое последование «запрещение вампира» на стенке темницы и что этот кусок стены находится в запасниках Габсбургов в Вене вместе с копьем судьбы и другими реликвиями.

На секунду мне казалось, что Горан сочувственно относится к этому священнику.

– Так что, этот отец Савва был святым мучеником? – робко осведомился я. – Получается так, он ведь пострадал безвинно, за веру…

Друг в ответ на это только рассмеялся:

– Не-ет, что ты! Какая еще вера! Бабка говорила, что этот священник – отец Савва – был ловким мошенником, как раз из таких, о которых и говорит Тито. Он прекрасно знал Писание и обладал превосходным даром слова. Савва продавал землю, кладбищенские места невежественным крестьянам под могилы для вампиров. Причем цена на квадратный метр здесь была достаточно высокой, почти такая же, как на Венском кладбище.

Кралевские крестьяне выкапывали всех мертвецов, кого только подозревали в вампиризме, и привозили сюда, на это самое кладбище. Они не жалели денег, хотя сами голодали, и скупали кладбищенские участки заранее. Здесь отец Савва, руководствуясь каким-то древним последованием, читал над подозрительными покойниками молитвы и торжественно отделял голову трупа.