Елизавета Петровна - Николай Павленко

Первоначально с этим планом был согласен и регент короля кардинал Дюбуа, полагая, что он вполне соответствует интересам Франции. Однако в марте 1723 года Кампредон донес о необходимости изменить последовательность сделки — заключению брачного контракта должно было предшествовать восшествие герцога на польский трон. Петр согласился и с этим предложением.

В Петербурге готовились к свадебной церемонии: в конце января 1722 года Петр собственноручно в присутствии высшей знати обрезал крылышки на платье Елизаветы, что означало объявление ее совершеннолетней, а в марте следующего года началось обсуждение условий брачного контракта — размера приданого. Французская сторона выдвинула требование, чтобы будущая супруга герцога Шартрского исповедовала не православную, а католическую веру.

Этот пункт стал непреодолимым препятствием для завершения сделки. Не принудил к уступчивости французской стороны пущенный в Петербурге слух о том, что русский двор приступил к тайным переговорам о замужестве Елизаветы и испанского инфанта. Слух проник в среду иностранных дипломатов. «Вчера я узнал, — доносил Кампредон 3 апреля 1722 года кардиналу Дюбуа, — из хорошего источника, что тут ведутся тайные переговоры о женитьбе инфанта дона Карлоса Испанского на младшей царевне». Здесь же оговорка, превращающая эту информацию в ложный слух: переговоры якобы ведет не представитель испанского двора, а какой-то неведомый посредник.

Между 1723 и 1725 годом, когда брак герцога Шартрского с Елизаветой расстроился и вновь возникла надежда породниться с королем Франции, в депешах иноземных дипломатов мелькали имена самых разных женихов. Именно «мелькали», ибо они упоминались по одному разу и больше не повторялись. Это герцог Бурбонский, которого Петр недолюбливал, принц Астурийский, один из внуков английского короля, и другие.

О Елизавете этого времени Кампредон писал: «Надо ей поставить в большую личную заслугу успехи, сделанные ею во французском и немецком языках, на которых она говорит и пишет очень хорошо; вежливая манера проявлялась ею при разговоре и вообще во всем поведении».

Старания А. Д. Меншикова и Кампредона, а также русского посланника в Париже А. Б. Куракина не увенчались успехом — кандидатура Елизаветы была отклонена под тем предлогом, что русский двор не согласится на переход Елизаветы в католическую веру.

Обычно брачные союзы такого уровня начинались не с личного знакомства и общения жениха с невестой, а с обмена их портретами. Выбор Людовика XV пал не на русскую красавицу Елизавету, а на дочь польского экс-короля Станислава Лещинского. Станиславу Лещинскому вручил корону шведский король Карл XII, предварительно лишив ее Августа II. Безвольный и послушный шведскому королю, Станислав Лещинский после разгрома армии Карпа XII под Полтавой вынужден был уступить корону ее законному владельцу и бежать из Польши. Несколько лет он скитался по странам Западной Европы, пока не обрел постоянного пристанища во Франции.

22 марта 1725 года посол России при французском дворе Александр Борисович Куракин извещал императрицу: «Все мы, министры иностранные, стараемся открыть намерения здешнего двора насчет женитьбы королевской, но никак это нам не удается; по слухам, имеется в виду дочь Станислава Лещинского, но и этому слуху верить еще нельзя. Верно одно, что король женится в нынешнем году, а потому ищут принцессу, соответствующую его летам». Но уже в мае все прояснилось. Тот же Куракин писал: «Понеже супружество короля французского уже заключено с принцессой Станислава, и так сие сим окончилось». Куракин объяснял неудачу своих стараний запоздалой присылкой портрета невесты. Кабинет-секретарю А. В. Макарову он жаловался: «Зело сожалею, что умедлил оным портретом живописец, ибо писал близко году, и ныне пред тою персоною государыня цесаревна гораздо стала полнее и лучше».

Полнота невесты, по понятиям русского человека того времени, высоко котировалась, и перед выданьем невесту специально откармливали, чтобы она набрала вес, — этот критерий являлся пережитком традиций прошлого столетия.

Отказ французского двора труднообъясним, ибо с точки зрения политической брак короля с цесаревной вполне соответствовал интересам Франции, но, быть может, в Версале предпочли иметь дело с марионеточным королем, готовым выполнять волю французского правительства, а не с русским двором, претендовавшим на самостоятельную роль в европейской политике.

Неудача с женихами преследовала цесаревну всю жизнь. Их было великое множество, перечень их занял бы целую страницу. Кого только не было среди претендентов на руку и сердце цесаревны, зарившихся не столько на ее красоту, сколько на богатое приданое. Прусский король, например, вместе с невестой, если она выйдет замуж за одного из принцев королевской фамилии, пожелал получить в приданое не принадлежавшую России Курляндию и несколько областей Польши, которыми он намеревался овладеть силой оружия, действуя в союзе с императрицей. Две недели спустя, 23 июня 1725 года, король, трезво оценив свои шансы, решил довольствоваться одной Курляндией, если императрица согласится на брак сына маркграфа Альберта и вдовствующей герцогини Курляндской, но так как вдова была намного старше жениха, то маркграф предпочел бы породниться с Елизаветой. На Курляндию претендовал и Мориц Саксонский. Потерпев неудачу с планами женитьбы на Анне Иоанновне, он предложил руку и сердце Елизавете, потребовав в придачу герцогство.

Кстати, к Морицу Саксонскому, слывшему дамским угодником, Елизавета Петровна проявила интерес и была не прочь выйти за него замуж. Самым алчным был, по слухам, один из последних женихов, пожелавший пополнить свой гарем красавицей из России, — персидский шах Надир — и получить в приданое несуществовавшее Астраханское ханство.

Назовем имена других кандидатов в женихи, которые не привлекли внимания русского двора. К ним относятся два старца, одной ногой стоявшие на краю могилы: герцог Курляндский Фердинанд и польский король Август II. Из отечественных женихов известен лишь один — Иван Долгорукий. По сведениям, весьма сомнительным, на этом браке будто бы настаивал Петр II, сам влюбленный в Елизавету.

Особое место в брачных планах матери Елизаветы Петровны занимал будущий император Петр II. Неведомо, знал ли он перед тем, как влюбиться в свою тетку Елизавету Петровну, о намерении Екатерины I по совету графа А. И. Остермана соединить их брачными узами. Строго говоря, автором этого плана был не Остерман, а Кампредон, доносивший в одной из депеш, что брак был бы средством укротить недовольных царствованием Екатерины и погасить соперничество двух «партий», одна из которых ориентировалась на Елизавету, а другая — на Петра Алексеевича. Остерману импонировал этот план, и он предпринял попытку доказать возможность его реализации доводами, по его мнению, не противоречившими церковным догматам. В своей записке Остерман убеждал Екатерину, что близкое родство не может служить препятствием для брака: «Вначале, при сотворении мира сестры и братья посягали, и чрез то токмо человеческий род размножали, следовательно, такое между близкими родными супружество отнюдь общим натуральным и божественным фактам не противно, когда Бог сам оное, яко средство мир распространить, употреблял». Главным достоинством своего проекта Остерман считал возможность избавить страну от потрясений, ибо исчезнет необходимость в существовании двух «партий».