Ритуальные услуги - Василий Казаринов

— Ну как, собрался с мыслями? — сухо осведомилась Люка.

Я отозвался нечленораздельным мычанием, потому что в этот момент язычок Анжелы добрался до цели и губы ее распахнулись.

— Ах вон что… — понимающе процедила сквозь зубы Люка. — Ты там с этой своей профурой. Говорить можешь?

— Да вроде да, — заметил я, опуская руку на затылок Анжелы.

— Значит, с профурой, — вздохнула Люка.

— Да брось ты. Она просто занимается бизнесом — точно так же, как и ты. Бизнес есть бизнес.

— Угу. Видала я этот бизнес… — Она хрипло хохотнула. — В киношке под названием «Глубокая глотка». Я угадала?

Я в который уже раз поразился проницательности Люки.

— Надо же впасть в грех напоследок. Учитывая твое обещание.

— Вообще-то не мешало бы… — Голос Люки изменился. — Но это подождет. Когда закончишь со своей профурой, приезжай. Я же говорила, есть кое-какие дела.

Что-то в ее тоне меня насторожило.

— Ты уверена, что это именно дела, а не очередная накладка — ну, вроде той, что была в прошлом месяце?

В прошлом месяце Соня, наш новый менеджер, славная девочка, но пока слишком мало смыслящая в похоронных делах, заказала и проплатила в православной церкви церемонию отпевания, не обратив внимания на то, что, согласно документам, усопший носил звучное имя Лечо Арсанов, а обрести вечный покой он собирался на Даниловском кладбище, где хоронят мусульман. Разумеется, Лечо правоверным и оказался, а Люке пришлось в пожарном порядке исправлять Сонину оплошность.

— Нет… — после долгой паузы задумчиво протянула Люка. — Тут именно какие-то дела. С одним из заказов. Я задницей чую. Ты же знаешь, какая у меня задница.

С этим трудно спорить, попка у Люки выдающаяся во всех отношениях, в том числе и в том, которое касается интуитивных наитий и смутных предчувствий, а впрочем, Анжела нисколько не обращала внимания на наши служебные переговоры, так что очень скоро я испытал ощущение блаженного облегчения, с физиологией ничего общего не имеющего: капли росы, путающиеся в интимном бархате принимающей душ женщины, меня больше не волновали.

— О'кей, — заметил наконец я, пытаясь выровнять дыхание. — Подъеду часика через два. Кстати, за это мне полагается отгул. Сегодня ведь суббота, выходной.

— Черт бы тебя побрал! — заорала Люка, — Ты что, забыл основной принцип нашего бизнеса?!

Я его не забыл. Звучал он просто и убедительно: «У смерти не бывает выходных».

2

Положенный Харону по штату строгий черный траурный костюм хранился на работе, я довольно долго рылся в платяном шкафу, подбирая приличествующий должности наряд, остановился на черных джинсах, черных кроссовках и черной майке. Эту майку мне презентовала компания «Кока-Кола». Шипучий напиток Люка истребляет на работе галлонами — и вот с месяц назад попалась на глаза телевизионная реклама с предложением присылать наклейки с пластиковых бутылок в обмен на какой-то приз. Я так и поступил. В результате мне выдали майку и сказали, что я могу написать на ней любое слово — хоть то заветное из трех букв, которое время от времени мелькает на заборах. Были выторгованы два слова, и наряд украсился выведенным пурпурной краской призывом:

MOMENTO MORI

Сочетание черного и пурпурного вполне укладывалось в скорбный смысл моей теперешней профессии.

— Тебе не понравилось? — спросила Анжела, наблюдавшая от двери за тем, как я экипируюсь.

— С чего ты взяла? — спросил я.

— Ты был как бревно.

— А я и есть бревно. — Я ласково потрепал ее по щеке. — Не обижайся, такова уж моя природа… Ну пока. Ложись поспи.

Экипироваться во все черное, строго говоря, было неразумно: душное, безветренное утро обещало горячий день. Не успевший за ночь остыть асфальт дышал ровным теплом. На мраморном парапете у подземного перехода сидел мальчик с карамельно приторным личиком — его рука покоилась на коленке существа, половую принадлежность которого, дотла вытравленную немыслимо широкими черными джинсами с накладными карманами и мешковатой рубахой мышиного оттенка, определить не представлялось бы возможным, если б не характерная прическа. Коническая копна желтоватых волос, издали походивших на спеющий под густым июльским жаром сноп, рассыпалась у вершины и струилась к хрупким плечикам множеством тончайших косичек, прихваченных снизу черными резинками, — девочка, значит. Ребята сонно лакали пиво, поглядывая на своих приятелей, которые в тесном закутке между приземистым хозяйственным магазинчиком и бетонным строительным забором изящно и со знанием дела предавались игре в сокc.

Маленький мячик, в яркой расцветке которого переплелись все цвета радуги, парил над асфальтом, выписывая плавные дуги, и вдруг, сорвавшись с ноги одного из игроков, рискнувшего сделать эффектный пас внешней стороной стопы, покатился к ногам. Я тихонько катанул его в сторону девочки, она спрыгнула с парапета, ловко поддев мячик носком кроссовки, пульнула его в круг сокеров, тряхнула золотистым снопом и отослала мне благодарственную улыбку. Запрыгнув на парапет, она поболтала ногами и закинула голову назад, отправляя в себя глоточек пива из темной бутылки, сладко потянулась и, погружаясь в блаженную истому, заметила:

— Вот это жизнь… Кайф, правда? — Задумчиво наматывая на пальчик одну из своих бесчисленных косичек, она протянула мне бутылку. — А как тебя зовут?

— Харон.

— Как? — Она пару раз недоуменно моргнула и задумчиво свела светлые бровки к переносице.

Я ласково потрепал ее по плечу, порадовавшись в очередной раз за это славное поколение, не обремененное избыточными знаниями, — все они, в сущности, милые ребята, знают ровно столько, сколько им нужно. Они могут не ведать, кто такой Харон, но знают, что такое счет-фактура. И правильно делают: во многом знании много печали, а познание умножает скорбь.

— Странное какое-то имя, — недоверчиво протянула она.

— Нормальное. Оно связано с моей работой.

— С работой? — искренне изумилась она, искоса зыркнув на меня, воздушным плевком оттолкнула косичку, спадавшую на лицо, и, задумчиво приоткрыв рот, окатила меня подозрительным взглядом, словно не веря в то, что человек с моей наружностью может где-то кем-то трудиться. — А что за работа?

— Я лодочник.

— Что-что?

— Ну, гребу в лодке.

— Катаешь людей?

— Что-то вроде этого.

— И много зарабатываешь?

— Когда как. Ставка у меня фиксированная — один обол.

Некоторое время мелко моргая, она ощупывала уголки рта, как видно тасовала в памяти известные ей названия валют, но обола в этом перечне, скорее всего, не обнаружила.

— Медный обол кладут усопшему под язык. — Я опять ласково потрепал ее, на этот раз по коленке. — Я ведь мертвых вожу. Сопровождаю их в царство теней.