Глобалия - Жан-Кристоф Руфин

Рона Альтмана отличал не только его нелепый наряд. Надо было видеть, как он ходит, шаркая ногами и слегка покачивая головой. Но неприятнее всего в этом человеке была его седая борода, редкая, шелковистая, до смешного холеная. Жидкие волосы того же желтовато-белого цвета в беспорядке торчали у облысевших, лоснящихся висков, под которыми пульсировали извилистые артерии. В обществе, которое каждому давало возможность жить полноценной жизнью вплоть до самого почтенного возраста, подобная небрежность по отношению к самому себе отдавала провокацией. Женщины в струящихся одеждах, чьи лица и тела оставались вечно молодыми благодаря спорту и пластической хирургии, заприметив вдалеке его силуэт, бросали в его сторону неприязненные взгляды. Он был зловещим напоминанием об их возрасте, о котором они изо всех сил старались забыть. Никто другой не дерзнул бы вот так докучать остальным, выставляя напоказ традиционный образ старости, вот так спокойно демонстрировать медлительность, зябкость и другие отпечатки, которые время налагает на стареющее тело. Открыто презирать движение, яркие цвета, здоровье, — одним словом, все мыслимые правила хорошего тона. Все это выглядело настоящим оскорблением но отношению к обществу, и любой другой давно поплатился бы за подобное поведение, отправившись в бессрочную ссылку. Но то был Рон Альтман. Очень немногие привилегированные особы могли позволить себе разгуливать в таком виде. Как влиятельна эта малочисленная элита, которую никогда не видели собравшейся в одном месте, было известно всем, хотя вряд ли кто-то представлял себе ее реальную власть. Узнав Рона Альтмана, люди смотрели уже совсем иначе. Неприязнь в их взглядах уступала место уважению, а порой и страху. Он принимал эти почести, насмешливо прищурив лукавые, подвижные глаза. На его тонких губах играла одна из тех улыбок, какие, подобно улыбке Будды или Джоконды, лишают покоя и долго тревожат тех, кому довелось их лицезреть. А Рон Альтман, шаркая ногами, продолжал свой путь.

Когда в то утро Рон Альтман переступил порог монументального здания Социальной безопасности в Вашингтоне, при нем была трость с серебряным набалдашником: давала о себе знать застарелая боль в колене. Мало кто мог позволить себе щеголять подобными аксессуарами. Трость, карманные часы, которые он носил на цепочке в жилетном кармане, да фетровая шляпа с круглыми полями, на сей раз оставшаяся дома, — все эти вещи были более чем узнаваемы. Охранник при входе сразу понял, кто перед ним, и застыл с подобострастным видом, слега дрожа и вытянув руки по швам. Из чистого уважения к принятым формальностям Рон Альтман положил руку на считывающее устройство генетического идентификатора, а затем медленно пересек огромный вестибюль. Поскольку он не раз бывал здесь, то знал, что в здании имеется лифт, спрятанный за входом и причисленный к историческим памятникам. Каждый, кто чувствовал себя в более или менее сносной форме, считал своим долгом взбежать по парадной лестнице, перескакивая через ступеньки. Самые ленивые пользовались эскалаторами. А вот Рон Альтман предпочитал лифты. Он ни за что на свете не желал обходиться без них, как и без других старомодных вещей.

К тому же у лифтов есть одно неоспоримое достоинство: их нужно ждать. За время ожидания новость о приходе Рона Альтмана успевала распространиться по всему зданию. Когда он величественно прибывал на нужный этаж, его собеседник, будучи заранее предупрежден, как правило, самолично открывал ему дверь. «Не спеши, и все пойдет куда быстрее», — таково было одно из любимых изречений Альтмана.

— Здравствуйте, Сизоэс, — бросил он, выходя из лифта, даже не повернув головы.

И действительно, дверь ему открыл генерал Сизоэс собственной персоной. Он уже успел переодеться в парадную форму и был очень взволнован. Посетитель, шаркая ногами, направился в кабинет, дверь которого Сизоэс оставил открытой. На пороге стояла мертвенно-бледная секретарша, держа на подносе чашку чая без теина для генерала. Альтман протянул ей руку, на которой блестел золотой перстень с печаткой. Торопясь ответить на рукопожатие, секретарша отпустила свою ношу, и весь поднос полетел на пол. Генерал Сизоэс метнул на бедную женщину гневный взгляд, хотя было ясно, что во всем виноват Альтман со своими извращенными манерами.

Пока секретарша собирала осколки, гость осторожно снял шарф и плащ. Затем он уселся в кресло, обеими руками вцепившись в подлокотники, словно пассажир самолета, идущего на аварийную посадку. Сизоэс вернулся за свой стол. Зная, что Альтман не любит затягивать обмен любезностями, генерал нетвердой рукой сделал знак своей помощнице, чтобы та оставила их одних. А потом сразу же перешел к делу, открыв лежавшее перед ним заранее приготовленное досье. Он ждал этого визита, хотя и не так скоро.

— Господин Альтман, я попросил срочно с вами связаться, — откашлявшись, начал он, — потому что нашел кандидата. Как видите, мы не стали тянуть с началом операции.

— Да, вижу, — подтвердил старик.

Сизоэс принял эти слова за комплимент. Он изобразил не лишенную изящества улыбку, которая, впрочем, довольно сильно диссонировала с его крупным носом и фигурой борца-тяжеловеса.

— Надо признать, нам помогли обстоятельства.

Альтман иронически улыбнулся.

— Не скромничайте, — сказал он. — Я ожидаю от вас большей искренности.

Генерал сделал вид, что ничего не слышал.

— Здесь собрана вся информация, — продолжил он, протягивая гостю досье.

Альтман потер глаза.

— Вы не могли бы зачитать вслух? Я не захватил с собой очки.

Очки! Еще один аксессуар из далекого прошлого. Сизоэсу никогда бы и в голову не пришло обзавестись очками, хотя ему самому было без малого восемьдесят семь лет. Каждые пять лет он ложился на небольшую операцию, чтобы подправить зрение, а потому видел лучше любого юнца.

— С удовольствием, — почтительно ответил он.

Генерал откашлялся и начал рассказывать.

— Следуя вашим рекомендациям, мы выбрали молодого человека. Ему двадцать лет и две недели. Уже само его появление на свет было нарушением закона. Его мать прервала контрацепцию без официального разрешения.

— Происхождение матери?

— Бурятка.

Альтман широко раскрыл глаза, как бы выражая крайнее удивление.

— Это кочевой народ в Сибири, — с гордостью пояснил генерал, который особенно тщательно отшлифовал эту часть своего доклада.

— Значит, она была зарегистрирована как русская?

Сизоэс быстро пролистал свои бумаги в поисках ответа на вопрос, который ему явно не пришло в голову выяснять. В конце концов, какое это имело значение?

— Нет, — объявил он с победоносным видом, — «Двойная регистрация: Россия—Монголия».

— Что это еще за двойная регистрация?

— Она имела право использовать стандартизированные культурные элементы, характерные и для того, и для другого происхождения.

— Я окончательно запутался в вашей терминологии, — простонал Альтман, прикрывая глаза рукой.

— Проще говоря, она имела право держать у себя в гостиной и матрешку, и ковер из козьей шерсти. В любом случае, это устаревшая классификация, теперь она практически не используется. С этими неточными определениями было слишком много сложностей.