Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

В сборнике под редакцией Р. Штрайбеля и Г. Шафранека, среди прочего, анализируется гендерная специфика стратегий выживания заключенных, роль сотрудничества узников с лагерным руководством в процессе спасения, возможности солидарных действий различных лагерных категорий[62].

Среди работ, посвященных истории концентрационного лагеря Равенсбрюк и условиям существования в нем различных категорий узниц, имеется широкий спектр исследований. В трудах Э. Бухман, Г. Цёрнер, В. Кидержинской, Ж. Тиллион, И. Арндт, сборнике под редакцией К. Фюллберга-Штоллберга, Д. Моррисона, А. Лео представлена история женского концентрационного лагеря Равенсбрюк[63]. Исследования К. Шикорры, Л. Апель, Р. Зайдель, С. Киттель, Ю. Бубер-Агасси, Г. Гессе и Й. Хардера, Х. Амесбергер и Б. Хальбмайр освещают специфику основных лагерных категорий заключенных[64]. Творчеству в Равенсбрюке посвящены труды Г. Кнапп, К. Яйзер[65]. Статьи Б. Штребеля и А. Нойман характеризуют деятельность узниц, сотрудничавших с лагерной администрацией[66]. Календарь основных дат и событий за весь период функционирования женского концентрационного лагеря был представлен в работе Г. Филипп[67].

Наиболее фундаментальным исследованием, в котором анализируется широкий спектр вопросов, связанных с историей концентрационного лагеря Равенсбрюк, является монография Бернхарда Штребеля «Концентрационный лагерь Равенсбрюк: история лагерного комплекса»[68]. В своем труде немецкий историк характеризует нацистский персонал лагеря, условия существования и состав лагерных категорий, различные проявления террора, принудительный труд на эсэсовских предприятиях и военном производстве, а также способы уничтожения узниц. Отдельное внимание уделяется вопросам возможностей выживания и сопротивления заключенных в концентрационном лагере. Рассматривая данные проблемы, Б. Штребель, наряду с чертами Равенсбрюка, которые были общими для всех концентрационных лагерей Третьего рейха, выделяет также специфику женского лагеря.

В основу данной монографии было положено диссертационное исследование, отмеченное Германским историческим институтом в Москве как лучшая работа в области германистики в 2011 году.

В предлагаемом вниманию читателя издании появилась глава о жизни советских женщин – узниц Равенсбрюка в послевоенные годы, которая основана преимущественно на уникальной, ранее не использовавшейся исследователями источниковой базе – личной переписке бывших заключенных. Анализ этих писем позволил увидеть многие болезненные вопросы лагерной действительности и взаимоотношений между женщинами по возвращении в СССР в необычном ракурсе, как бы изнутри.

Важным дополнением книги стали биографии советских узниц, написанные, по всей вероятности, при подготовке третьего издания сборника «Они победили смерть» (1966), составителями В. Кудрявчиковой и А. Масалкиной, но так никогда и не опубликованные. Эти тексты, безусловно, несут на себе отпечаток советской эпохи. Об этом говорят их стиль, смысловые акценты, фигуры умолчания. Вместе с тем они содержат уникальные биографические сведения о сорока семи узницах. Это их основная ценность, наряду с особой эмоциональной заряженностью текстов.

Глава 1

Человек в условиях экстремального насилия нацистского концентрационного лагеря

1.1. Стратегии выживания узников: генезис проблемы в исторической ретроспективе

Проблема нацистских концентрационных лагерей стала объектом пристального внимания исследователей практически сразу после Второй мировой войны. Но в течение многих лет эта тема рассматривалась преимущественно бывшими узниками, полагавшими, что лишь работы, написанные на основе их воспоминаний, способны объяснить ужасы «концлагерного универсума». В результате пережившие опыт экстремального насилия бывшие заключенные пытались предотвратить его повторение в будущем, а потому делали акцент на преступлениях нацистов[69].

Пожалуй, первым фундаментальным трудом, в котором рассматривались не только вопросы нацистских преступлений, но и различные аспекты человеческой борьбы за выживание за колючей проволокой, стала работа Е. Когона[70]. Бывший узник Бухенвальда на своем личном опыте пережил воздействие лагерного аппарата насилия. Но во многом благодаря влиянию внешнего фактора (по заданию американской оккупационной власти он работал над докладом для комиссии, расследовавшей деятельность нацистских концентрационных лагерей) исследователь не стал останавливаться лишь на нацистском терроре, а воссоздал весьма многостороннюю картину положения заключенных.

Именно автор «Государства СС» впервые заметил, что такие черты, как социальная деклассированность, низкий уровень образования и преобладание элементарных потребностей над социальными, способствовали быстрому усвоению угодных нацистам моделей поведения со стороны узников, причислявшихся к категориям асоциальных и уголовников[71]. Подобный ход рассуждений сохраняется в исследовательской традиции до сих пор. В определенной мере он воспроизводит стереотипы, предложенные в мемуарах бывших узников, оказавшихся в лагере по политическим мотивам.

Одним из первых Е. Когон обратил внимание на принадлежность узников к той или иной общности заключенных как на фактор, способствовавший их выживанию[72]. Ему удалось также показать, что, спасая свои жизни, заключенные учились приспосабливаться. Зачастую было невозможно установить степень принятия ими системы ценностей СС[73], ибо формальное, внешнее подчинение лагерному руководству отнюдь не означало внутреннего согласия с его предписаниями и действиями.

Вслед за Е. Когоном в конце 1940-х и в 1950-х гг. к проблеме выживания в экстремальных условиях лагерного заключения обратились и бывшие узники – психологи В. Франкл и Э. Коэн[74].

В своей всемирно известной работе, впервые увидевшей свет в 1946 г. под названием «Сказать жизни «Да»: психолог в концентрационном лагере», В. Франкл представлял концентрационный лагерь как экстремальную, по сути, экзистенциальную ситуацию, в которой узник находился в положении постоянного выбора способа выживания. Но в этом выборе своего отношения к внешним обстоятельствам, который невозможно отнять никому извне, и состояла, по определению В. Франкла, так называемая «последняя свобода человека». Ученый подчеркивал, что, с одной стороны, зачастую больше шансов выжить в лагере имели заключенные, способные оставить в стороне моральные убеждения, в то время как интеллектуалы искали опору преимущественно в своем внутреннем мире, пытаясь сохранить традиционную систему ценностей. С другой стороны, психолог отмечал, что узники, не способные бороться за самоуважение, становились частью массы и в дальнейшем опускались до животного уровня[75].

В описании тех изменений, которые происходили с заключенным, В. Франкл выделял три фазы реакции узника на лагерную действительность: период прибытия в лагерь, период погружения в лагерную жизнь и период, следовавший за освобождением[76]. Симптомом, характерным для первой стадии, был шок – столкновение с новой реальностью вызывало страх, нервное возбуждение, злость, мысли о самоубийстве[77]. На втором этапе наступала апатия, нечто вроде эмоциональной смерти. Заключенного мучила тоска по дому и семье, его уже не удручала обыденность смерти солагерников. Эта бесчувственность была защитной реакцией, позволявшей сосредоточить эмоции на задаче сохранения жизни[78]. Но при этой «бесчувственности», несмотря на критические условия – голод, недосыпание, насилие со стороны нацистов и внутренние душевные страдания, – заключенные все же пытались облегчить свое существование за счет своего внутреннего мира – воспоминаний, мечтаний, юмора, искусства. Более того, они ставили себе цели в ближайшем будущем, а значит, планировали свои действия, без чего человек вообще был не в состоянии выжить[79]. Как писал ученый, «в концлагерях мы наблюдали, что некоторые вели себя, как