Город бездны - Аластер Рейнольдс

Значит, остается еще столько же… Не густо.

Мы с Дитерлингом поддерживали форму, но не доводили себя до такого состояния, как местные вояки. Их мускулатура и прежде была гипертрофированной по обычным меркам, но с тех пор, как я сам был «белоглазым», ребята перешли границы разумного. Тогда эти перекачанные мускулы еще можно было оправдать необходимостью таскать на себе целый арсенал. С тех пор оружейники сделали не один шаг вперед, но тела солдат, гуляющих по улице этим вечером, были словно нарисованы карикатуристом, склонным к абсурдным преувеличениям. Должно быть, на поле боя эффект усиливали облегченые винтовки, которые сейчас в моде. Представьте себе гору мышц, увешанную оружием, которое может поднять ребенок.

— Сюда, — сказал Васкес.

Его берлога располагалась в одной из построек, паразитирующих на основании моста. Васкес провел нас в короткий темный переулок, затем толкнул неприметную дверь, обрамленную голографическими изображениями змей. Внутреннее помещение оказалось огромной кухней, заполненной клубящимся паром. Щурясь и вытирая с лица пот, я еле успевал уклоняться от развешенной повсюду зловещего вида кухонной утвари. Интересно, применял ли ее Васкес для каких-либо других целей, помимо кулинарных.

— Почему он так не любит, когда его называют Красной Рукой? — шепнул я Дитерлингу.

— Это долгая история, — ответил Дитерлинг. — И дело не просто в руке.

То и дело из пара торопливо выныривал обнаженный по пояс повар с лицом, полускрытым пластиковой дыхательной маской. Пока Васкес говорил с кем-то из них, Дитерлинг проворно сунув пальцы в кастрюлю с кипящей водой, подцепил что-то — и принялся смаковать.

— Это Таннер Мирабель, мой друг, — сказал Васкес старшему повару. — Парень был белоглазым, так что не дури с ним. Мы побудем здесь немного. Принеси нам что-нибудь выпить. Виски с содовой. Мирабель, ты голоден?

— Не слишком. А Мигуэль, кажется, уже угощается.

— Хорошо. Но, по-моему, Змея, крысы сегодня не удались.

Дитерлинг пожал плечами.

— Поверь, мне случалось отведать и нечто похуже, — он бросил в рот еще один кусочек. — М-мм… В самом деле, вполне приличная крыса. Norvegicus, верно?

Васкес провел нас через кухню в пустой игорный салон. Вернее, мне показалось, что он пуст. Тускло освещенная комната была с подлинной роскошью отделана зеленым бархатом. Пьедесталы с булькающими кальянами расположены с точностью стратегических ракет, на стенах картины в коричневых тонах. Сначала я принял их за масляную живопись, но приглядевшись, понял, что они склеены из кусков дерева, которые тщательно подогнаны друг к другу. Некоторые куски слегка мерцали — это указывало, что они вырезаны из коры дерева гамадриад. Все картины были посвящены одной теме — эпизодам жизни Небесного Хаусманна. Одна изображала пять кораблей Флотилии, летящих через космос от Солнечной системы к нашей. На другой — Тит Хаусманн с факелом в руке находит своего сына, сидящего в одиночестве и в темноте после Великого Затмения. Сцена, где Небесный посещает своего отца в госпитале на борту корабля — это случилось перед тем, как Тит умер от ран, полученных при защите «Сантьяго» от диверсанта. Был великолепно запечатлен миг преступления и славы Небесного Хаусманна — поступок, свершенный им ради того, чтобы «Сантьяго» достиг этого мира раньше других кораблей Флотилии: корабельные модули со «спящими» разлетаются по космосу, подобно семенам одуванчика. Самая последняя картина изображала наказание, которому люди подвергли Небесного — распятие.

Я смутно припомнил, что это случилось где-то неподалеку отсюда.

Однако комната не только служила святилищем Хаусманна. В нишах, расположенных по периметру, располагались обычные игральные автоматы. Кроме того, в комнате стояло несколько столов, за которыми позже начнется игра; сейчас на них никто не обращал внимания. Я слышал лишь шорох крыс где-то в темноте.

Но главной достопримечательностью комнаты был полусферический купол, идеально черный, не менее пяти метров в диаметре. Его окружали кресла с мягкой обивкой, водруженные на сложные телескопические цоколи, которые поднимали их на три метра над полом. Один подлокотник каждого кресла был снабжен игровыми рычажками, на другом размещалась целая батарея устройств для внутривенных вливаний. Примерно половина кресел была занята какими-то субъектами. Они сидели неподвижно, как неживые, — неудивительно, что я их даже не заметил, входя в комнату. Безвольные позы, запрокинутые головы, вялые лица, закрытые глаза. Их окружала неуловимая аура аристократического блеска — аура богатства и высокомерия.

— А это что? — спросил я. — Забыл их выкинуть, когда закрывался утром?

— Нет. Они тут практически постоянно, Мирабель. Они играют в игру, которая длится месяцами, — делают ставки на долгосрочные результаты наземных операций. Сейчас здесь затишье из-за муссонов. Как будто войны и в помине нет. Но видел бы ты их, когда начнется заварушка.

Что-то в этой комнате мне не нравилось. И не только экспозиция истории Небесного Хаусманна, хотя она вносила в это ощущение основной вклад.

— Не пора ли нам идти, Васкес?

— И остаться без выпивки?

Не успел я решить, что ему ответить, как вошел повар, толкая перед собой маленькую тележку, нагруженную напитками. Он был все еще в пластиковой маске и тяжело пыхтел. Пожав плечами, я пригубил писко, потом кивнул на картины.

— Похоже, Небесного Хаусманна здесь уважают?

— И куда больше, чем тебе кажется, парень.

Васкес что-то сделал, и полусфера ожила. Она перестала быть слитком черноты и теперь являла подробнейшую панораму одного из полушарий Окраины Неба. Обрамленная черной кромкой, она напоминала торчащий из пола глаз ящерицы. Россыпь огней на западном побережье Полуострова, которая виднелась сквозь щель в облаках, была Нуэвой-Вальпараисо.

— Да неужели?

— Местные жители могут быть весьма религиозны. Будь поделикатнее и думай, что говоришь, парень… а то еще нарвешься ненароком.

— Я слышал, они сделали из Хаусманна предмет поклонения. А больше я ничего не знаю, — я снова огляделся и впервые заметил на одной из стен нечто странное — череп дельфина, но весь в странных выпуклостях и бороздках. — А это что? Выкупил эту хибару у какого-нибудь чокнутого почитателя Хаусманна?

— Не совсем так.

Дитерлинг кашлянул. Я не обратил на него внимания.

— А как? Отделал комнату по своему вкусу?

Васкес затушил сигарету и ущипнул себя за переносицу, наморщив крошечный лоб.

— В чем дело, Мирабель? Ты пытаешься завести меня — или ты просто тупой мудила?

— Не знаю. Мне казалось, я поддерживаю светскую беседу.

— Ага, верно. А до этого назвал меня Красным, будто ненароком.

— Кажется, мы это уже обговорили, — я глотнул писко. — Я не пытался задеть тебя, Васкес. Но сдается мне, ты уж слишком чувствителен.