Везунчик Джим - Кингсли Эмис

На давно приноровленный к машине полукрик: «Так вот, Диксон, я и говорю…» — Диксон повернулся с искренней живостью:

— Да, Профессор?

Насколько здоровее и дальше слушать то, что Уэлч еще имеет сообщить, чем гадать, что имеет сообщить Маргарет, тем более очень скоро Диксону будет предоставлен весь ее ассортимент.

— Я тут подумал, как бы вы отнеслись к тому, чтобы в следующие выходные приехать к нам на… на выходные? Полагаю, будет очень мило. Мы ждем кое-кого из Лондона, наших, так сказать, друзей, и друзей нашего сына Бертрана. Бертран и сам хочет вырваться, хотя, конечно, пока неизвестно, сумеет ли. Планируем этакий домашний концертец — парочка музыкальных номеров, парочка инсценировочек… Возможно, призовем вас к посильному участию…

Машина дребезжала по пустой теперь дороге.

— Большое спасибо. Непременно. С удовольствием, — отвечал Диксон. Надо будет озадачить Маргарет на предмет того, что Уэлч разумеет под посильным участием.

Уэлчу, похоже, такая готовность понравилась.

— Вот и отлично, — с чувством произнес он. — Теперь хотелось бы обсудить кое-какие организационные вопросы. Я переговорил с ректором насчет недели открытых дверей, ну, вы знаете — она планируется на конец семестра. Ректор выразил пожелание, чтобы кафедра истории тоже внесла свою лепту. Я подумал, почему бы не привлечь вас.

— Меня, Профессор? — Неужели не нашлось более поднаторевших во внесении лепты?

— Да, вас. Кафедра отвечает за проведение вечерней лекции. С лектором пока не определились. Могу выдвинуть вашу кандидатуру, если вы согласны взяться.

— С удовольствием попробую свои силы в публичном выступлении. Конечно, только с вашего одобрения моих скромных способностей, — вымучил Диксон.

— Пожалуй, название «Милая Англия» или нечто подобное подойдет. Не слишком академично, не слишком… не слишком… гм. Ну что, сможете набросать пару дюжин… гм-гм… я имею в виду, раскрыть тему?

— И тут мне как-то сразу стало все равно. Я сжимала пустой пузырек, точно это была сама смерть; я в некотором роде цеплялась за жизнь. Но очень скоро почувствовала ужасную усталость и разжала пальцы. Не знаю, как объяснить. И в то же время, если бы меня в этот момент взяли за плечи, встряхнули и сказали: «Не глупи, ты не уходишь — ты, наоборот, возвращаешься», — я, честное слово, стала бы предпринимать какие-нибудь посильные попытки, то есть постаралась бы «вернуться». Впрочем, тебе известно: никто меня не встряхнул и ничего подобного не сказал, и я подумала только: «Какая разница, что будет? Пусть идет как идет». Странное ощущение. — Маргарет Пил, маленького роста, худощавая, ярко накрашенная и в очках, одарила Диксона полуулыбкой. Вокруг тоже разговаривали — как минимум на полдюжины тем.

— Это хороший признак — что ты так спокойно рассказываешь, — заметил Диксон. Маргарет молчала. Диксону оставалось только продолжать: — А что потом случилось? Или ты не помнишь? Конечно, если тебе неприятно, можешь не говорить.

— Нет, отнюдь. Просто мне показалось, я тебя утомила. — Она усмехнулась, и теперь это гораздо больше походило на улыбку. — Разве Уилсон не рассказывал, как нашел меня?

— Уилсон? Сосед снизу, что ли? Рассказывал. Будто бы у тебя радио играло на всю катушку, и он пошел разобраться. Кстати, зачем тебе в такой момент радио понадобилось? — Буря, поднятая было первой частью истории, почти утихла — теперь Диксон мыслил более трезво.

Маргарет смотрела в сторону, на полупустой бар.

— Не знаю, Джеймс. Наверно, мне хотелось, чтобы моя… чтобы мой уход сопровождался каким-никаким звуком. В этой комнате всегда такая мертв… такая тишина. — Маргарет слегка поежилась и поспешно сказала: — Холодновато здесь, правда?

— Давай пересядем.

— Нет, не надо. Показалось — кто-то вошел, вот и потянуло сквозняком. О чем бишь я? Ах да. О том, что… что последовало. Наверно, я довольно быстро поняла, что происходит, где я нахожусь и так далее. И что со мной делают. Я думала: Боже милосердный, мне ведь предстоит еще столько бесконечных часов боли и слабости. Выдержу ли я? Разумеется, я так думала в моменты просветления — ты же понимаешь, что я то и дело теряла сознание. Потом выяснилось, что это хороший признак. К тому времени, когда я полностью пришла, как это, в compos mentis[3], самое страшное осталось позади — если не считать отвратительного самочувствия. Я была такая слабая, просто невыносимо слабая — ну, да ты помнишь… Правда, все со мной буквально носились. Я-то думала, у врачей и сестер хватает забот с теми, кто не по своей вине оказался прикован к постели. Помню, я очень боялась, что они заявят в полицию, что меня отвезут в больницу при полицейском участке — ты не знаешь, Джеймс, бывают такие больницы? — но нет, меня окружали сущие ангелы. Лучших людей я не встречала. А потом ты пришел меня навестить, и все случившееся стало казаться не более чем дурным сном. Ну и вид у тебя был… — Маргарет накренилась за барной стойкой, словно не в силах сдержать смех, обхватила колено. Туфля из искусственной замши соскользнула с пятки. — Точно ты присутствовал при какой-нибудь отвратительной операции. Лицо белое как полотно, глаза… Про глаза вообще не говорю… — Она тряхнула головой и, все так же смеясь, накинула кардиган на зеленое платье с огурцовым узором.

— Неужели? — переспросил Диксон. Сообщение, что выглядел он столь же скверно, сколь и чувствовал себя, странно его порадовало; в следующую секунду ему снова сделалось плохо при мысли, что предстоит задать последний обязательный вопрос. С минуту Маргарет превозносила миссис Уэлч, которая забрала ее из больницы к себе домой до полного выздоровления. Диксон слушал вполуха. Несомненно, миссис Уэлч была чрезвычайно добра к Маргарет; вдобавок она единственная из живых существ могла вызвать у Диксона симпатию к мистеру Уэлчу — в частности, когда при всех с ним спорила. Неприятно было слышать о ее доброте — от таких разговоров неприязнь к миссис Уэлч начинала требовать частичного пересмотра. Наконец Диксон изрядно отхлебнул из бокала и глухо произнес:

— Ты не обязана отвечать, если не хочешь, только… только ты ведь теперь понимаешь, каково это? В смысле ты больше не станешь даже думать о таком, не то что пытаться?

Маргарет метнула на него быстрый взгляд, словно именно этого вопроса и ждала; впрочем, Диксон не понял, довольна она или досадует. Затем Маргарет отвернулась, и Диксон заметил, как сильно ввалились у нее щеки.

— Нет, второй раз я на такое не пойду. Он стал мне безразличен; совершенно безразличен, с какой стороны ни посмотри. Мне даже глупо теперь кажется, что я из-за него это сделала.

Признание укрепило Диксона в мысли о нелепости опасений насчет нынешнего вечера.

— Вот и хорошо, — от души сказал Диксон. — А он не делал попыток как-то с тобой объясниться?

— Ага, разбежался. Даже не позвонил. Как в воду канул. Может, его и не было никогда — по крайней мере в моей жизни. Наверно, слишком занят своей пустышкой. Впрочем, для меня это не новость.