Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - Александр Ливергант

И, во-вторых, чтение. С пяти лет Плам зачитывался Ф. Энсти («Шиворот-навыворот»), «Историей одного мальчика» Ричарда Джеффериса, «Илиадой» в переводе Александра Поупа и, конечно же, «Островом сокровищ». Тогда же, то есть совсем рано, начинает писать и сам, что также отражено в автобиографии:

«Я с детства хотел быть писателем и приступил к делу лет в пять»[9].

Пишет стихи, даже эпические (с орфографией, правда, пока не всё ладится):

А еще – короткие рассказы, сказки. Такую, например:

«Лет пять назад в лесу жил-был Дрозд. Свил он себе на тополе гнездо и пел так красиво, что все червяки выбрались из-под земли, муравьи отложили в сторону веточки, которые перетаскивали с места на место, сверчки перестали стрекотать, радуясь жизни. Да и мотыльки собрались под деревом и, усевшись, стали его слушать. Дрозд пел и пел, пел и пел. Пел так, будто был на Небесах. И взлетал всё выше и выше. Когда же песня кончилась, Дрозд, тяжело дыша, спустился вниз. Спасибо, сказали ему все насекомые.

Подошла к концу и моя история.

Пэлем Гренвилл Вудхаус».

Поди узнай по этому тексту создателя Дживса, Вустера, лорда Эмсворта или пройдохи-журналиста Псмита. Первый литературный опыт Вудхауса больше, пожалуй, похож на сказку Оскара Уайльда или Андерсена – правда, с открытым финалом.

Имелась и третья отдушина – братья. А вернее, брат – Эрнест Армин. Со старшим же, Певерилом, Вудхаус никогда не был особенно близок – уж больно разная сложилась у них жизнь. Пев пошел по пути отца, тоже служил в Гонконге – и тоже в «правовой системе»: отец – в суде, сын – в полиции. Человеком Пев был, в отличие от Плама, правых взглядов (Плам – никаких), важничал и больше всего на свете любил рассказывать анекдоты. (Плам же, как и полагается истинному юмористу, терпеть их не мог.) Зато с Эрнестом Армином – и в детстве, и в дальнейшем – Плама связывала крепкая, братская дружба. Все эти «безродительские» годы они были неразлучны – и у мисс Роупер, и у старых дев в Элмхёрсте, и на острове Гернси, в колледже королевы Елизаветы, куда родители спустя три года перевели из Кройдона всех троих: у Пева была слабая грудь, и морской воздух был ему показан.

«Пев – это еще понять можно, – недоумевал в беседе со своим первым биографом, американцем Дэвидом Джейсеном[11] Вудхаус. – Но мы-то с Армином с какой стати должны были ехать?»

Мы часто хотим походить на своих антиподов и постоянно с ними сходимся. Вот и Армину, впоследствии выпускнику Оксфорда, где он удостоился престижной Ньюдигейтской премии за лучшее стихотворение, профессору, одно время довольно известному поэту, спортсмену, пианисту, человеку неглупому, добродушному, любившему поесть и пошутить (в отличие от подтянутого, молчаливого Плама), – Вудхаус, особенно в детстве, во всем старался подражать. В том числе и в выборе колледжа. И тут Пламу сперва повезло меньше, чем брату. Армин был зачислен в престижный частный колледж в Далидже под Лондоном, а мечтательного книгочея, к тому же сильно близорукого Плама отец почему-то определил в училище Малверн-хаус под Дувром, где готовили в Дартмутский королевский военно-морской колледж. Почему, впрочем, понятно. Во-первых, потому, что сына он, по существу, не знал. Как, собственно, и сын его. А, во-вторых, Эрнест Вудхаус действовал по испытанному, хорошо известному и широко распространенному, хотя и не слишком разумному принципу: «пускай его послужит», «всю дурь-то и выбьют», «сделают из него настоящего мужчину».

Эксперимент, как очень скоро выяснилось, не удался: дурь (если считать дурью запойное чтение и сочинительство) из Плама не выбили, настоящего мужчину не сделали, ну а лихого боцмана в заломленной бескозырке из него уж точно не получалось. Плам запросил у отца пощады, и Эрнест одумался. А Вудхаус со временем поквитается с Малверн-хаусом – пошлет туда учиться Берти Вустера под начало «козломордого школьного директора», преподобного Обри Апджона.

И 2 мая 1894 года Пэлем Гренвилл Вудхаус, двенадцати с половиной лет от роду, вновь соединившись с любимым Армином, поступает вслед за братом в Далидж-колледж.

1

А значит, впервые в жизни едет в Лондон. Основанный в начале XVII века, Далидж-колледж находился в живописном южном пригороде (а ныне почти в центре) английской столицы. В каких-нибудь пяти милях от Пикадилли, из верхнего окна главного здания колледжа в хорошую погоду виден был собор Святого Павла. «Благоухающим оазисом» среди лондонского хаоса назовет Вудхаус строгие краснокирпичные здания в ренессансном стиле в обсаженных каштанами аллеях.

Учились в Далидже, в отличие от Итона или Винчестера, закрытых школ для юных аристократов, дети британского чиновничества, в том числе и колониального. Родители Берти Вустера, к примеру, ни за что бы не отдали свое чадо в Далидж, Стэнли же Акридж вполне мог бы там учиться. При этом Далидж, строго говоря, был не закрытой, а «закрыто-открытой» школой. Мальчики (никаких девочек, разумеется!) могли в колледже жить, а могли, при наличии в Лондоне родственников или близких людей, утром туда приходить и днем после уроков уходить домой – потому-то такие школы и назывались (и до сих пор называются) «дневными», «day schools».

«Толстячок» («Podge»), как прозвали в Далидже Плама, был, как и колледж, «закрыто-открытым». Первые месяцы он жил в восточном Далидже на квартире у своего ассистента-преподавателя, в чьи обязанности входила подготовка новичка к школьным требованиям, но осенью, с началом семестра, перебрался в Айвихоум, один из четырех пансионов колледжа, и стал полноценным boarder-ом, школьным постояльцем.

И сразу же вырос в глазах учеников, смотревших на «дневных мальчиков» свысока – «маменькины сынки», слишком, мол, легкой жизнью живете, не нам чета. Вырос и еще по ряду причин. Во-первых, Плам был старше большинства соучеников, он вообще рано возмужал, повзрослел (жизнь без родителей?), хотя взрослым так никогда и не станет – типичный Питер Пэн. Во-вторых, слыл хоть и добродушным, но физически крепким и мог при желании (желание возникало редко) дать сдачи. Он уже тогда любил пошутить, юмористов же – не любят: засмеют еще… «Если они шутят, – писал в автобиографии, оглядываясь на школьные годы, Вудхаус, – их считают идиотами. Если же склонны к злословию, то вредными. И тех, и других бьют». Вудхауса не били: