Карусели над городом - Юрий Томин

«Нет, так нельзя, — подумал Алексей Палыч. — Тем более что жулик-то я скорее не мелкий, а крупный. Надо успокоиться. Со стороны я, наверное, выгляжу подозрительно. Но с какой стороны? На мне же не написано, зачем я туда иду. Если я спускался в подвал двести раз, то почему не спуститься в двести первый? Почему не пойти и еще триста раз? Никто не знает, что теперь в этом подвале. Бывают же, наконец, нераскрытые преступления! Впрочем, почему преступление? Слово-то какое уголовное.»

Едва Алексей Палыч подумал о преступлении, как позади его послышался шорох.

Вздрогнув, Алексей Палыч обернулся. За его спиной стоял Борис Куликов.

— Ты что подкрадываешься? — спросил Алексей Палыч, перекладывая портфель из взмокшей правой руки во взмокшую левую. — Разве нельзя ходить нормально?

— Я не нарочно, — шепотом сказал Куликов, — просто у меня так вышло.

— А почему ты говоришь шепотом? — вполголоса спросил Алексей Палыч. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, — вполголоса сказал Куликов. — А разве я шепотом?

— Да, — шепотом ответил Алексей Палыч. — Идем отсюда. Туда сейчас нельзя — по школе ходит пожарный инспектор. Но это не самая неприятная новость. У меня есть и похуже.

Если от школы подняться наверх по небольшой улочке, то, перепрыгнув через две-три канавы, выкопанные водопроводчиками, и через три-четыре, выкопанные телефонщиками, и обойдя пять-шесть ям, вырытых электриками, можно выйти на вершину холма.

Оскользнувшись на краю предпоследней ямы, Алексей Палыч измазал брючину, вполголоса чертыхнулся и даже сплюнул от огорчения.

— Этого мне никогда не понять, — сказал он. — Едва один свою канаву зароет, другой тут же начинает копать рядом. Можно подумать, что они воюют.

Борис Куликов заглянул в яму и тоже сплюнул, но не от огорчения: он целился в лягушку, барахтавшуюся в глинистой, мутной воде.

— Может, ее спасти? — спросил Борис. — Она ведь тоже животное.

— Тут в пору себя спасать, — сказал Алексей Палыч. — И вообще, Боря, хватит затевать на уроках дискуссии о животных. Мне нужно закончить программу, а голова у меня занята совсем другим. Ты знаешь чем… А тут еще — животные! Это для тебя все просто, а у меня не три головы.

— Не я же затеял про животных, разве вы не помните?

— Ничего я сейчас не помню, — сказал Алексей Палыч.

Спустившись по другому склону холма, они вошли в небольшой лесок.

По-весеннему прозрачный лес звенел голосами синиц. Ветки берез уже окутались зеленой дымкой — лопнули и начали распускаться почки. Где-то постукивал дятел; в вершинах елей шумел незаметный внизу ветер. Все эти шумы и звуки принадлежали лесу, они были его собственными и никому не мешали.

Скоро, уже очень скоро лес, как пишут иногда, «наполнится звонкими голосами людей».

Звонкие люди, пыхтя и потея, будут обламывать ветки цветущей черемухи, вырывать с корнем белые бубенчики ландышей; наиболее трудолюбивые полезут на высокие ели: именно там, у верхушек, можно срезать или сбить палкой ветки с мягкими красно-зелеными шишками.

Так начнется дачный сезон и туристский сезон, и до глубоких заморозков не будет пощады лесу.

На смену весеннему цветению леса придет другая пора, когда начнет подрастать нечто съедобное.

И тогда протопчут свои тропы поедатели черники,[5]а после ринутся в лес грибники…

Грибы — это лесное чудо. На свете не так много чудес, которые можно солить и жарить, а вот грибы — можно. Опять же, чудо это бесплатное, что увеличивает его привлекательность.

Еще лет сто назад считалось, что грибы собирают только бездельники.

Тридцать лет назад грибников было тоже не много, их называли «любителями». Теперь же трудно сказать, кто этим не занимается, — разве только те, кто уже умер, или те, кто еще не успел родиться.

Сами по себе грибники народ безобидный: бродят себе по лесу, уставившись в землю, словно кошелек потеряли. Никого не трогают, ни птиц, ни другой живности вовсе не замечают. Даже некоторая польза есть от них для природы — комаров кормят, а комары, как теперь известно, просто необходимы: их личинками питаются рыбы. Для грибников тоже польза: дышат чистым воздухом. И возвращаются они домой, как часто пишут в газетах, «усталые, но довольные». Тут с газетами можно слегка и поспорить. Нельзя же всех валить в одну кучу. Можно допустить, что какой-нибудь выносливый гражданин вернется домой совершенно бодрым, но недовольным, если в корзине у него пусто.

Не похвалят его домашние за то, что он принес полную корзину лесного воздуха.

Итак, грибы — это прекрасно.

Прекрасно для всех, кроме того, кто их выращивает, — для самого леса.

Один весьма иностранный ученый писал, что растения (как и животные) вроде бы что-то немного соображают: узнают людей, которые скручивают им стебли, надрезают ножом или подносят к листьям горящую спичку. Ученый этот или сильно заблуждается, или просто такой у него научный юмор.

Лес не соображает ничего. Если бы у леса хоть что-нибудь было в голове, то он отдал бы людям все свои грибы сразу, в один день, чтобы от него отвязались.

Вместо этого он прячет грибы в траве, под деревьями, между камнями, да еще выращивает их «слоями», от весны до осени. И от весны до осени утрамбовывают грибники землю, затаптывая травы, мелкий кустарник, ягодники — все то, без чего лес перестает быть лесом. Сами того не замечая, люди ходят по лесу одними путями и к осени протаптывают уже не тропы, а целые дороги, по которым ходить удобно, но скучно.

А еще слоняются по лесам толпы «туристов».

Даже самой маленькой толпе (например, из двух человек) нужны колья для палатки и топлива для костра. И тогда, как раньше писалось, «веселый стук топора оглашает поляну». От этого «веселья» просто дрожь пробирает.

Если уж туристам в лесу так нужен костер, то пускай раскладывают его из своих гитар.

Но сейчас в лесу не было ни туристов, ни грибников. Несмотря на это, Алексей Палыч огляделся кругом.

— Никого нет, кажется, — сказал он.

— Никого, — подтвердил Куликов. — Серега не в счет.

— А где он? — опасливо спросил Алексей Палыч. — Я бы не хотел, чтобы он нас услышал. Не маленький уже — поймет.

— А вон там, — сказал Куликов.

Из-за сосны, стоявшей метрах в двадцати от них, высовывались ухо, полщеки и настороженный глаз. Это семилетний брат Бориса, Серега, продолжал свою нескончаемую игру. В зависимости от настроения Серега был то шпионом, то автоматчиком. Если в понедельник, допустим, Серега выслеживал родных и знакомых, то во вторник, притаившись, он расстреливал их из автомата. Делал он это совершенно бескорыстно и с удовольствием; он играл по каким-то своим, особенным правилам и действовал всегда в одиночку. Серега сегодня был, кажется, шпионом.