Голос из прошлого - Нора Робертс

Он оставил меня, рыдающую, и запер дверь снаружи. Через некоторое время, наплакавшись вволю, я заснула.

Когда я проснулась, было темно. Мне показалось, что я горю огнем. Я стала молиться, чтобы гнездящееся во мне нечто наконец покинуло меня. Впервые это странное состояние нашло на меня, и я решила, что заболела лихорадкой.

А потом я увидела Хоуп, увидела так ясно, словно сидела с ней на нашей просеке у болота. Я ощущала ночные запахи, слышала плеск воды, комариный писк, жужжание насекомых. И, как Хоуп, я услышала шорох в кустах. Как и Хоуп, я испугалась. На меня нахлынула жаркая волна страха. Когда она побежала, я тоже пустилась бежать, воздух с рыданиями вырывался у меня из груди, так что стало больно. Я увидела, как она упала, подмятая тяжестью тела настигшего ее человека.

Мелькнула какая-то тень, неясные очертания чьей-то фигуры, хотя Хоуп я видела ясно.

Она звала меня, просила помочь.

А затем я погрузилась в кромешную тьму. Когда я проснулась, уже встало солнце. Я лежала на полу. А Хоуп исчезла.

Тори решила затеряться в Чарлстоне, и ей удавалось это почти четыре года. Город казался ей красивой и доброй женщиной, жаждущей прижать ее к своей мягкой груди и успокоить нервы, расшатанные жизнью на беспощадных улицах Нью-Йорка.

В Чарлстоне голоса были тише, интонации ленивее, и она оживала душой в теплой, плавной неторопливости разговоров. Здесь она могла укрыться, как когда-то надеялась спрятаться в гуще суетливой нью-йоркской толпы.

С деньгами проблем не было. Она умела жить очень экономно, берегла свои сбережения, как ястреб, и когда они стали возрастать, позволила себе помечтать о собственном деле: тогда она станет работать на самое себя и будет жить спокойной, упорядоченной жизнью, которая пока ей никак не давалась.

Она была одинока. Настоящая дружба требует истинной близости. Она и не хотела, и не чувствовала себя достаточно сильной, чтобы снова открыть душу для дружеских чувств. Люди всегда задают вопросы. Им хочется многое о тебе знать, во всяком случае, они делают вид, что хочется.

А у Тори не было ответов на вопросы, ей нечего было им рассказать.

Ей удалось найти небольшой дом — старый, запущенный, но красивый, — и она отчаянно торговалась, чтобы приобрести его. Люди часто недооценивали Викторию Боден. Они видели перед собой молодую женщину, маленькую и хрупкую. Они видели гладкую кожу, нежные черты лица, горькую складку рта и ясные серые глаза, взгляд которых они ошибочно воспринимали как бесхитростный; небольшой нос с еле заметной горбинкой придавал лицу, обрамленному гладкими каштановыми волосами, милое выражение. Люди видели перед собой девушку с уязвимой душой, и это явно угадывалось в плавной речи с южным акцентом. И никто не предполагал, что внутри у Тори каркас из стали, закаленной под бесчисленными ударами армейского ремня.

Если она чего-то хотела, то работала ради этого, боролась за это со всей одержимостью и решительностью фанатика. Так, Тори облюбовала этот старый дом с заросшим двором, и она шла на всевозможные уловки, она боролась, добивалась и добилась: дом стал ее собственностью. Арендованные квартиры напоминали ей Нью-Йорк и несчастье, которым окончилась для нее жизнь в этом городе. Поэтому Тори никогда больше не будет арендовать никаких квартир. Никогда.

Она хорошо вложила деньги. Она за счет только собственного времени и сил воссоздала дом заново, комнату за комнатой. Эта работа заняла целых три года, и теперь, продав его и округлив свои сбережения, она собиралась осуществить свою мечту. Для этого ей надо было вернуться в город Прогресс.

Сидя за кухонным столом, Тори в третий раз перечитывала договор об аренде первого этажа на Маркет-стрит. Интересно, вспомнил ли ее мистер Харлоу из риэлторской конторы?

«Мне нечего бояться, — напомнила себе Тори. — Я возвращаюсь в родной город не беднячкой. Теперь я деловая женщина, которая собирается открыть свой бизнес».

«Но тогда почему, — спросил бы ее врач, — у вас дрожат руки?» — «От предвкушения, наверное, — решила Тори. — От возбуждения. Ну и нервы тоже. Это от нервов. У каждого человека есть нервы. И мне тоже положено их иметь. Я ведь нормальный человек».

Тори сжала челюсти, схватила ручку и подписала контракт. Это только на год. Всего лишь на один год.

Если у нее ничего не получится, она сможет куда-нибудь переехать.

Она встала, вымыла чашку, вытерла ее, затем завернула в газету, чтобы потом уложить в коробку с кухонными принадлежностями, которые собиралась взять с собой. В окошко, расположенное над мойкой, она видела крошечный задний двор… Маленькое патио было тщательно выметено и вымыто. Она оставит глиняные горшки с вербеной и белыми петуниями новым владельцам. Тори надеялась, что они не запустят сад, ну а если они его вспашут, что ж, это их право поступать как заблагорассудится. Она оставила на всем свою метку. Новые хозяева могут заново все покрасить, оклеить обоями, перекрыть пол или крышу. Но то, что она сделала, останется навсегда. Под новыми обоями будут ее старые. Нельзя вычеркнуть прошлое, убить его, сделать вид, что оно не существует. Как нельзя усилием воли отправить в небытие настоящее или изменить будущее. Мы все в ловушке времени и вечно вращаемся вокруг стержня прошедших дней. «Однако иногда эти «вчера» были достаточно сильны и коварны, чтобы прошлое снова присосалось к тебе, независимо от того, как отчаянно ты этому сопротивляешься», — подумала Тори и вздохнула. Она заклеила коробку, взялась за нее удобнее и вышла из кухни, не оглянувшись на прощание.

Еще через три часа деньги от продажи дома она положила на депозит. Обменявшись рукопожатием с новыми владельцами и вежливо выслушав их восторги по случаю приобретения первого их собственного дома, она тут же забыла о них. И дом, и люди, которые теперь будут жить в нем, потеряли для нее всякий интерес.

— Тори, подожди минуту.

Тори обернулась, одной рукой уже взявшись за дверцу машины и думая только о предстоящей дороге. Однако она подождала, пока ее адвокат подошла к ней через ряд припаркованных автомобилей. Не подошла, но подплыла — точнее сказать. Абигейл Лоренс никогда не торопила ход событий, тем более никогда не спешила сама. Наверное, поэтому она выглядела так, словно сию минуту сошла со страниц журнала «Вог».

Сегодня она красовалась в бледно-голубом костюме, жемчугах, которые, наверное, унаследовала от прапрабабушки, и в туфлях на таких высоких шпильках, что у Тори при виде их засвербило большие пальцы ног.

— Ух! — Абигейл помахала рукой перед лицом, словно пробежала две мили, а не прошла неспешным шагом десять ярдов. — Такая жара стоит, а ведь сейчас только апрель. — Она посмотрела на пикап Тори и пересчитала взглядом коробки. — Значит, так?

— Да, кажется, так. Спасибо, Абигейл, за то, что все устроила.

— Да ты сама главным образом постаралась. Не помню, чтобы когда-нибудь у меня был клиент, который все понимал с полуслова, тем более такой, что мог меня чему-то научить.