Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии - Генри Марш

В затемненной комнате прозвучали язвительные смешки.

— Нет-нет, серьезно, — настаивала Фэй. — Ему поставили катетер и написали в истории болезни, что пациенту стало намного лучше. Я своими глазами видела записи.

— Да он же ходить не мог! — крикнул кто-то.

— Ну, видимо, их это не смутило. Зато они выполнили плановый показатель — уложились в заветные четыре часа на пациента, отправив его домой. Через двое суток родственники вызвали семейного врача, который и направил старика к нам.

— Должно быть, пациент совершенно безропотный и многострадальный, — заметил я сидящему по соседству коллеге.

— Сами, — обратился я к одному из ординаторов. — Что вы видите на снимке?

Я познакомился с Сами несколько лет назад, когда в очередной раз приезжал в Хартум, чтобы помочь местным врачам. Юноша произвел на меня сильное впечатление, и я сделал все возможное, чтобы он переехал в Англию и продолжил здесь обучение.

Сами блестяще сдал необходимые экзамены и преодолел все препятствия. Работать с ним — сплошное удовольствие. Этого высокого, очень доброго молодого человека, чрезвычайно преданного делу, обожают и пациенты, и медсестры. Он стал последним ординатором под моим началом.

— На снимке видно, что метастазы сдавливают спинной мозг в районе Т3. В остальном снимок выглядит вполне нормально.

— И что нужно сделать? — спросил я.

— Все зависит от его состояния.

— Фэй?

— Я видела его вчера в десять вечера — все равно что распилен надвое.

Сравнение резкое, но оно весьма точно описывает состояние, при котором спинной мозг столь сильно поврежден, что пациент ничего не чувствует и не может ничем пошевелить ниже уровня повреждения, причем надежды на восстановление нет. Т3 — это третий грудной позвонок, так что бедный старик, судя по всему, не мог шевелить мышцами ног и туловища. Должно быть, даже просто сидеть для него было огромной проблемой.

— Если так, то вряд ли ему станет лучше, — заключил Сами. — Оперировать уже слишком поздно. А операция была бы совсем простенькая, — добавил он.

— Что ждет этого мужчину? — задал я вопрос, обращаясь к аудитории.

Все промолчали, так что я сам на него ответил:

— Очень маловероятно, что он сможет вернуться домой, так как ему потребуется круглосуточный уход: каждые несколько часов его надо будет переворачивать, чтобы предотвратить пролежни. Чтобы перевернуть пациента, нужно несколько медсестер, ведь так? Значит, он застрянет в какой-нибудь гериатрической палате до самой смерти. Если ему повезет, то в ближайшее время другие метастазы сведут его в могилу, а перед этим он может попасть в хоспис, где будет поприятней, чем в гериатрической палате. Только вот в хоспис берут исключительно пациентов, которым осталось не более нескольких недель. Если не повезет, то он промучается еще долгие месяцы.

Я задумался: так же мог умереть и старик, живший в доме у шлюза, — один-одинешенек в безликой больничной палате. Скучал ли он по своему маленькому дому у канала, в каком бы плачевном состоянии тот ни был? Все мои подчиненные гораздо моложе меня; они по-прежнему полны здоровья и самоуверенности, которая свойственна молодости. В их годы и я был таким же. Молодые врачи имеют лишь приблизительное представление о реальности, которая ждет многих пожилых пациентов. Я же теперь, готовясь к выходу на пенсию, утрачиваю чувство отстраненности от пациентов. Вскоре мне предстоит примкнуть к низшему классу — классу пациентов — так же было и до того, как я стал врачом. Не быть мне больше одним из избранных.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина.

— Итак, что произошло дальше? — спросил я у Фэй.

— Его положили к нам в десять вечера, и мистер С. хотел было провести операцию, но анестезиологи отказались: мол, шансов пойти на поправку у пациента нет, да и заниматься этим ночью они не хотели.

— Ну, операцией ему не навредишь. Хуже мы вряд ли сделаем, — сказал кто-то с задних рядов.

— Но есть ли хоть какие-то реальные шансы на то, что он поправится? — спросил я и тут же продолжил: — Хотя, если честно, на его месте я бы, наверное, все-таки попросил меня прооперировать. А вдруг поможет? Мысль о том, чтобы провести остаток жизни парализованным в безликой палате вместе с другими немощными стариками, наводит на меня ужас… Уж точно я бы предпочел умереть на операционном столе.

— Мы решили оставить все как есть, — ответила Фэй. — Сегодня же отправим его в местную больницу, если, конечно, там найдется свободная койка.

— Надеюсь, его примут обратно. Нам тут не нужна еще одна Рози Дент.

Это была обворожительная, не склонная жаловаться пожилая леди, и мы все ее полюбили, пусть даже она и занимала драгоценную койку, предназначенную для тех, кто перенес операцию.

— Думаю, все будет в порядке, — заверила меня Фэй. — Это только наша больница отказывается принимать пациентов обратно из нейрохирургического отделения.

— Еще пациенты? — поторопил я ее.

— Мистер Уильямс, — сказал Тим. — Я надеялся поместить его последним в ваш список на сегодня, сразу после девушки с менингиомой.

— Что с ним?

— У него были эпилептические припадки. В последнее время вел себя немного странно. Раньше работал инженером или кем-то вроде того. Фэй, покажи снимок, пожалуйста.

На стене перед нами высветилась томограмма.

— Что на ней видно, Тирнан? — спросил я одного из самых младших интернов.

— Что-то в лобной доле.

— А можно точнее? Фэй, запустите последовательность «инверсия — восстановление».

Фэй показала несколько других снимков, сделанных так, чтобы можно было лучше разглядеть опухоли, поражающие мозг, а не просто смещающие его.

— Судя по всему, наблюдается инфильтрация левой лобной доли и большей части левого полушария, — сказал Тирнан.

— Да, — подтвердил я. — Мы не можем удалить опухоль: она слишком обширна. Тирнан, каковы функции лобных долей?