Лесная колдунья - Галина Гордиенко

Боятся Васену в деревне. Хотя как заболеют серьезно — моментом к ней бегут. С мелочишкой какой — к докторше Марии Павловне в Сосновку, а с чем серьезным — только к Васе.

И все равно недовольны. Вот люди! То старую Степаниду побаивались, она всю округу травами пользовала, а как Степанида померла, так Ваську стали бояться.

Лелька незаметно сморгнула с ресниц вдруг выступившие слезы: зачем только Василиса знахарству училась? Травками да корешками голову себе забивала? Ладно бы с пользой для себя…

Лелька грустно усмехнулась, вспомнив про Кару. Сова стала последней каплей. Как Васька ее подобрала да вылечила, вообще от нее шарахаться стали.

Сова, мол, птица темная, и где это видано, чтобы она за человеком, как собачонка, таскалась? Даже днем, когда всем нормальным совам спать положено. Нечисто, мол, тут.

Опять-таки, рыжие волосья к чему? Бог, он шельму метит…

Дураки!

И папа сказал — дураки.

Не везет Васене. Может, и хорошо, что она в город едет.

Лелька с любовью посмотрела на старшую сестру, озабоченно стоявшую над полупустым рюкзаком, и предложила:

— Хочешь, свои сережки золотые подарю? У тебя таких нет, а в городе наверняка носят. Возьми, а? — Лелька немного подумала. — Или цепочку на шею возьми мамину. С янтариком. Папа разрешит. А то поедешь — деревня деревней…

Василиса улыбнулась и отрицательно замотала головой.

— Ни за что! Не ношу я золота, ты же знаешь. Тяжелый металл, давит на меня. Пусть лучше тебе останется, ты безделушки любишь.

— Любишь не любишь, могла бы и потерпеть, — проворчала Лелька. — Опозоришь нас перед родственничками. Прямо голодранка из глухой деревни!

— Ну и пусть — из деревни, — засмеялась Василиса. — И даже — из глухой. Правда ведь, глупо на правду обижаться.

— В чем же ты поедешь, Вась? — жалобно протянула девочка, рассматривая тоненькую фигурку сестры в мешковатой домашней рубахе. — Город все-таки. И в поезд сядешь…

— В чем поеду? Не знаю пока. Наверное, к чему привыкла, в том и поеду. В чем в лес хожу.

— Что?! — возмущенно закричала Лелька, мгновенно забывая о своей недавней жалости. — В своих тертых-претертых замшевых штанах и обычной футболке?!

— Ну и что? Чем плохи мои бриджи? Сама знаешь, из дедовых перешила. Такой выделки замшу еще поискать. А удобные — не представляешь. Как вторая кожа на мне, я их и не замечаю.

— Кожа, — язвительно протянула Лелька. — Издеваешься, да? А как на тебя наша тетка посмотрит? И эти… как их… двоюродные брат с сестрой? Как на дикарку? — Лелька презрительно хохотнула. — В дедовских штанах в облипочку, над которыми вся деревня смеется, и в футболке! Да еще с дурацким ружьишком за спиной!

Василиса пожала плечами. Лелька, помолчав, мрачно поинтересовалась:

— Может, ты и на ноги свои лесные бахилы наденешь? Из кожи, а? Что вы на пару с Коськой весной сварганили? Бесшумненькие? Они же тоже, ты хвасталась, удобные. — И она ядовито передразнила: — Вторая кожа!

— Ты права, — улыбнулась Василиса. — Надену. Чудо что за полусапожки у нас получились.

— А новые кроссовки как же?! — взвыла покрасневшая от негодования Лелька.

— С собой, наверное, возьму. Раз уж папа потратился. А хочешь, тебе оставлю? Размер у нас один…

— Не надо, — зло посмотрела на сестру Лелька. — Мне папа такие же купил. — Она убрала в шкаф отвергнутое крепдешиновое платье и обернулась к сестре. — Представляю, как тебя в городе встретят! Явишься туда чучело чучелом. Хорошо, если сразу обратно не отправят!

— Не переживай. Отправят — поеду. Если решу, что так лучше. — Василиса сузила глаза. — Если же сочту нужным — останусь. Папа слово маме дал. И его нужно сдержать. — Девушка тоскливо вздохнула. — Вот окончу институт и стану свободной. А может, лесником сюда вернусь, как папа. Увидим…

В эту ночь, последнюю в родном доме, Василиса почти не спала. Вечером они с отцом вдруг надумали истопить баню. Кто знает, когда в Питере удастся толком помыться?

В городе пусть и коммунальные удобства, но все не то. Горячую ванну принять, конечно, приятно, зато попариться…

Понятно, и в Санкт-Петербурге настоящие бани есть, но ведь не бесплатно же. А лишних денег у Василисы в городе не будет. На стипендию не слишком пошикуешь, а папа много высылать не сможет, ему Лельку поднимать. Да и какая у него зарплата? Одни слезы.

Василиса с Лелькой долго, как последний раз в жизни, парились и намывались, отводили душу: когда еще встретятся?

Василиса натерла свои и Лелькины волосы кислым молоком. Прошлась по рукам и ногам пучком запаренного чистотела. Потом сестры тщательно полоскали волосы в отваре крапивы.

Нет, мыло у них, естественно, в доме есть, как и шампуни. Но от них какие волосы? А после простокваши да крапивы они пышные и блестящие.

После бани Василиса почти до самого утра возилась на кухне. Решила натушить побольше картошки с мясом. Пусть хоть неделю у отца голова не болит.

Василиса и не заметила, как ночь пролетела. Едва запели петухи, как отец запряг лошадь, не хотелось Василисе сегодня ехать в уазике.

Другое дело — когда лежишь на дне повозки, а над тобой высокое небо, и гудят от ветра в вышине корабельные сосны. И запахи кружат голову: пахнет сеном, свежей листвой, медовыми травами и нагретой на солнце песчаной дорогой.

К станции подъехали за сорок минут до прибытия поезда. Отец занес рюкзак в единственное помещение деревянного здания — тут и касса, и комната дежурной, и «зал ожидания» — две лавки вдоль стены.

— Пап, а там, в поезде, как? — волновалась Лелька. — Можно я с вами в вагон зайду, просто посмотреть?

Отец натужно улыбнулся:

— Не получится. Поезд две минуты стоит, а то и одну, если опаздывает. Как бы Василисе на ходу прыгать не пришлось.

— Ага, а тебе, значит, можно?! Так не честно! Отец ответить не успел, раздался гудок. Он вздрогнул от неожиданности и подхватил рюкзак.

— Какой вагон-то, Алексей? — крикнула дежурная.

— Четвертый!

— Не беги, он прямо здесь и будет. Поезд двигался с оглушающим грохотом, не только Лелька, но и Василиса зажмурилась. Раздался лязг, четвертый вагон с надписью «Екатеринбург — Санкт-Петербург» действительно остановился напротив.

Открылась дверь. Василиса легко вскочила на ступеньку и протянула руку за рюкзаком.

— Я с тобой зайду, — почему-то испуганно сказал отец.

— Некогда провожающим! — гаркнула тучная проводница, закрывая собой проход.

Поезд сразу же тронулся. Василиса неотрывно смотрела на своих, сердце щемило. Она только сейчас поняла, что действительно уезжает.

Вот отец взмахнул рукой и неловко побежал за вагоном. Лелька трусила следом, спотыкаясь и размазывая по лицу слезы. Василиса больно прикусила губу, чтобы не разреветься при посторонних.