Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши - Франческа Картье Брикелл

образом жизни. Каждая вещь в доме – небольшая бронзовая скульптура, картина маслом или испанский обеденный стол – была по-своему уникальна, стояла в правильном месте. Всюду виделись следы иностранного влияния: от индийских ковров и китайского кофейного столика до персидских миниатюр. Семья долгие годы черпала вдохновение в вещах со всего света; члены клана окружали себя эклектичными предметами искусства. Но Жан-Жак не замкнулся в прошлом. Новаторский книжный шкаф из стекла и металла, который он придумал и поставил для отца в гостиной, был проявлением его минималистской философии «лучше – меньше».

Все вещи стояли на своих местах, в доме царил образцовый порядок; но когда появлялись мы, неся с собой хаос, дед не ворчал. Наоборот! Если что-то ломалось или разбивалось, он лишь беспокоился, не поранились ли мы. «Не беспокойся, дорогая, – говорил он в ответ на извинения. – Ты сама-то в порядке?»

Каникулы были раем. По возвращении в Англию на учебу мы общались при помощи писем. Конверты, подписанные красивым почерком деда, приносили огромную радость – мы жили в школе-интернате и очень скучали по дому. Дед прекрасно понимал, что такое тоска по родным стенам, и не мог терпеть несчастье других. У него была дислексия[1], ему было трудно писать, поэтому он предпочитал рисунки словам, заполнял страницы набросками животных и забавными подписями, неизменно поднимавшими настроение.

Когда мы повзрослели и осознали, что у дедушки была и собственная жизнь, начали расспрашивать о прошлом. Он не любил говорить о себе, но иногда рассказывал разные истории. Например, как однажды заснул в ожидании британской королевской семьи в Букингемском дворце и был разбужен, к своему ужасу, королевой-матерью. Или как в годы Второй мировой войны его кавалерийский отряд был вооружен саблями времен наполеоновских сражений, хотя против них были выдвинуты бронированные танки. Иногда упоминал драгоценности: косметичку, которую он сделал для принцессы, или бриллиантовое колье, сотворенное его отцом для махараджи. Было много историй о предыдущих поколениях семьи, особенно – об отце и двух дядях, которые превратили Cartier в ведущую мировую ювелирную фирму.

К тому времени, как обнаружила сундук с письмами, я уже начала записывать некоторые воспоминания дедушки – просто, чтобы не забыть. На самом деле это пришло в голову не мне, а мужу, новичку на наших семейных встречах. Он, давно лишившийся бабушек и дедушек, сразу понял, насколько бесценно приоткрыть окно в прошлое. Его беспокоило, что если кто-то не начнет записывать наши обеденные разговоры о прошлом, эти истории канут в Лету.

Мое открытие в чулане подтолкнуло меня взглянуть на случайные рассказы и воспоминания по-новому. Затащив сундук наверх, я провела остаток лета, разбирая его содержимое. Дед помогал. Мы сидели в его кабинете после полудня, во время чаепития. Вернувшись во Францию, он скучал по английской традиции послеполуденного чая, и я пыталась (не всегда успешно) испечь сконы[2], его любимые британские булочки, по рецепту из бабушкиной кулинарной книги. Читая письма, мы обменивались мнениями и догадками, я задавала вопросы. Мне не терпелось поскорее все прочитать – так увлекала история, о которой я практически ничего не знала. Дед читал медленнее, с благодарностью впитывая каждое слово. Я часто видела его с очередным письмом в руках – он сидел в любимом кресле и глядел вдаль.

За день до находки мы, как обычно, просматривали каталог ювелирного аукциона. Когда он замечал достойное внимания изделие Cartier, подробно рассказывал, как оно было создано, откуда взялось вдохновение, с какими проблемами столкнулись мастера при изготовлении. В тот день он указал на несколько вещей в египетском стиле, сделанных под руководством его отца в 1920-е годы. Вспоминал, как мир был потрясен открытием гробницы Тутанхамона, и после началась мода на древнюю историю. Потом мы шутили, что пыльный сундук, найденный в подвале, тоже – мой собственный Тутанхамон. Эта находка изменила мое восприятие прошлого, превратив старые пожелтевшие фотографии в реальных, полных жизни людей. И хотя я еще этого не знала, она в конце концов вывела меня на новый жизненный путь. Чем больше углублялась, тем острее понимала: нельзя прятать такие сокровища. Я хотела описать сложную историю семьи Картье, пока дедушка еще был с нами. Письма, в конце концов, это лишь часть истории.

Однажды я спросила, можно ли записать его воспоминания на пленку. Разговоры за обедом были прекрасны, но хотелось бы иметь более полную картину его жизни и жизни предков: к тому времени я уже решила писать историю Семьи. Это была непростая просьба – дедушка, человек скромный и закрытый, отказывал писателям и журналистам в интервью. Однако со временем понял: если последний человек из поколения Картье не поделится воспоминаниями, они будут утрачены навсегда.

Он также чувствовал, что остались невоспетые герои; несмотря на обилие иллюстрированных книг о Cartier, полная история семьи так и не была рассказана. Дед расстраивался, когда я говорила, что его версия событий не совпадает с тем, что написано у других. «Неважно, что говорят в книгах, – ворчал он. – Я рассказываю, как было дело, потому что я этим жил!» В конце концов он согласился мне помочь – чтобы история семьи не ушла в небытие.

В течение последующих месяцев каждую пятницу я прилетала к нему последним вечерним рейсом, сидела в его маленькой кухне за белым столом 1950-х годов и погружалась в увлекательные воспоминания. Было чувство, что мой живой интерес пробуждает в дедушке все большую потребность рассказать о людях и событиях, оставшихся лишь в воспоминаних.

Но и я могла поделиться находками. В доме не было компьютера, и он не представлял себе, как искать старые газетные публикации или прослеживать судьбы людей, с которыми общался десятки лет назад. Я приезжала, нагруженная материалами: статьями о его отце, книгами, в которых упоминались старые клиенты, воспоминаниями тех, кто работал на семейную фирму. Мне даже удалось найти старейших сотрудников Cartier в Лондоне. Некоторые, уже отметившие 90-летие, не хотели вспоминать и общаться с бывшими коллегами. Однако обмен новостями и приветствиями с дедушкой – через меня – был приятен обеим сторонам.

Так что и я помогла расширить воспоминания. «Я так рад, что в семье есть историк», – говорил он, хотя я не думала о себе в таком ключе. После изучения литературы в Оксфорде я работала финансовым аналитиком в секторе розничной торговли. Напряженные рабочие дни в Сити[3] не способствовали личной жизни, но научили анализировать факторы успеха компании. Одно дело – производить товары высокого уровня, но совершенно другое – создать международный бренд.

Мое путешествие в прошлое началось с сундука писем и глубочайшего восхищения дедушкой. Затем захотелось понять, как предкам удалось превратить маленький семейный бизнес в ведущую ювелирную компанию. И зачем они ее продали.

Разговаривая с