Сатана в Горае - Исаак Башевис Зингер

— Пока я жив, Горай не будет служить идолам!..

Обрушившиеся бедствия реб Бинуш воспринял как наказание за то, что евреи свернули с правильного пути. Он был уверен: как только несчастья закончатся, жизнь пойдет по-прежнему. Теперь же, увидев, что его ожидания не сбылись, раввин замкнулся в себе. Провидение направило судьбу мира в другую сторону. Реб Бинуш принял это с покорностью, но не мог понять, чего хотят на небесах, и совсем опустил руки. Каждый день приносил новые известия, все время разные, зачастую противоречивые. В еврейском народе начался раскол, даже величайшие умы не могли прийти к согласию. К тому же одна за другой вспыхивали эпидемии, и реб Бинуш вернулся из Люблина в Горай, в захолустное местечко, затерянное среди гор, полуразрушенное и отрезанное от всего мира. Здесь старик заперся в четырех стенах, как Ной в ковчеге, чтобы пережить недобрые времена. Лишь изредка реб Бинуш выходил за порог, оглядывался по сторонам, останавливал водоноса или мальчишку и спрашивал:

— Чем это кончится, а?.. Чего хочет Всевышний?..

Стояла глубокая осень. Уже неделю шел проливной дождь, а по ночам дул такой ветер, будто повесилось сразу семь ведьм. Вода заливала подвалы, размывала штукатурку на стенах, гасила огонь в печах. Деревья в лесу выворачивало с корнем. Где-то обрушился берег реки, и она вышла из берегов, затопила низины. Мельничные крылья поломались, и мука вздорожала. Несколько горайских богачей, которые уже успели сделать запасы на зиму, заперлись в своих домах и перестали ходить в синагогу, чтобы не видеть бедняков и не слышать их жалоб. Зажиточные хозяева дремали под пуховыми перинами, наслаждались вкусной горячей пищей, курили табак, вспоминали прошлые ярмарки и сумасбродных помещиков, соривших дукатами. Опасаясь грабителей, свет по ночам не зажигали, были готовы в любую минуту спрятать добро и бежать. А в бедных домах горшки были пусты, печи остыли. Дороги размыло, никто не приезжал в город. Лишь изредка забредал крестьянин с котомкой за плечами, ходил от одной лавки к другой, по щиколотку увязая в грязи. Долго колебался, продавая горстку муки. Женщины в огромных мужских сапогах и дырявых платках выползали к нему, как черви из земли, рвали у него котомку из рук, торговались, пока беззубые рты не синели от холода.

— Дорого, хозяин! — бормотали они, мешая еврейский язык с украинским. — Дорого, чтоб тебя черти взяли… Казни египетские на твою голову!..

В Горае было неспокойно. Маклер, который еще на Кущи отправился в деревню, до сих пор не вернулся, и поговаривали, что его убили за тридцать грошей, которые были у него с собой. Парень-перекупщик, ночевавший у мужика в амбаре, среди ночи услышал, как крестьянин точит топор, чтобы его убить, и спасся только чудом. Люди слабели, болели и умирали. Синагогальный служка Гринем ранним утром обходил местечко и дважды ударял деревянной колотушкой во все двери, давая знать, что нужно вылить воду из бочек[15]и собираться на похороны. Реб Бинуш пытался поддержать бедняков. Он распорядился, чтобы те, кто побогаче, отдавали им десятую часть хлеба и крупы, бобов, гороху, масла и дров. По вторникам старосты с мешками обходили дома, но нужда сделала людей скупыми, и они стали прятать пищу. Мяса не видели уже давно, весь скот пришлось распродать по дешевке: местный резник погиб, а новый в Горае так и не поселился. Не гонять же скотину за много миль в другой город, чтобы там зарезать.

Горай, старый еврейский город, было не узнать. Когда-то здесь шла спокойная, налаженная жизнь. Мастера и поденщики работали, купцы вели торговлю. Зятья получали в доме тестя пропитание и могли изучать Тору. Мальчики ходили в хедер, а к девочкам приходили учительницы. И за всем присматривали большие люди во главе с реб Элузером Бабадом. Стоило кому-то согрешить, как его тут же вызывали на суд к раввину. А если он не подчинялся решению суда, били палками или приковывали цепью к позорному столбу у синагоги. По четвергам и пятницам нуждающиеся ходили с сумой по домам. По субботам у каждого на столе были свежий хлеб и мясо, рыба и овощи. Для бедной невесты община собирала приданое, девушку выдавали за сироту или за вдовца, и семья не один год могла жить только за счет свадебных подарков. Потом муж начинал заниматься каким-нибудь ремеслом в городе или уезжал на заработки, получив от общины сопроводительное письмо. Не все, конечно, шло гладко. Бывало, муж с женой ссорились и ехали разводиться в Янов, ведь у реки в Горае было два названия, и не знали, какое из них писать в разводном письме. Случалось, человек уезжал и пропадал без вести, а его покинутая жена даже через много лет не могла выйти за другого, потому что никто не знал, умер или жив ее пропавший муж. Каждый раз перед Пейсахом вспыхивала ссора. Пшеницу для мацы община отдавала на откуп кому-нибудь из уважаемых людей, а он подмешивал в муку отруби. Все его проклинали, но через год происходило то же самое. На Симхас-Тойру в синагоге портных всегда случались драки, а погребальное братство напивалось и колотило посуду. Пару раз в год бывали эпидемии, и могильщик Мендл зарабатывал несколько злотых. Но ведь такое происходит всюду. С мужиками из окрестных деревень жили мирно, а в самом городе христиан почти не было: один следил за баней, другой выполнял по субботам разные поручения, да еще несколько жило на окраинных улочках за высокими заборами, чтобы не слишком бросаться в глаза. Правда, перед христианскими праздниками евреи продавали вино бочками.

На ярмарки в город съезжалась вся округа. Ржали лошади, мычали коровы, блеяли козы. Лошадиные барышники, здоровенные еврейские парни, зимой и летом в ватных камзолах и мохнатых овчинных шапках, хлопали по шее разгоряченных жеребцов, покрикивали, как деревенские мужики, низкими, хриплыми голосами. Мясники, с острыми ножами за поясом, с окровавленными руками, тащили за рога упиравшихся быков, уже негодных для плуга. В амбарах, доверху набитых зерном, пировали разжиревшие мыши. Шинкари разбавляли водку целыми ведрами воды. Простолюдины веселились на свой лад. Танцевали с деревенскими девками, сидели в корчме на полу, распевали, присвистывая, похабные песни. Девки визжали, парни бились на кулаках. Чем только евреи не торговали! Цветастым ситцем на женские платья, баранками и калачами, детскими игрушками, сапогами, пряностями и орехами, гвоздями, лемехами и прочим железом, будничной и праздничной одеждой, колотушками для ночных сторожей и масками, в которые гои рядятся на Рождество. Хотя реб Бинуш не раз запрещал торговать тем, что связано с церковью и христианскими праздниками, евреи все равно втихаря продавали трефные молитвенники в деревянных переплетах с позолоченными застежками, восковые свечи и даже лики святых с нимбами. Где-то в задних рядах стояли малочисленные горайские гои, продавали кроваво-красную колбасу и белое свиное сало, похожее на жир, из которого делают свечи. Бывало, заезжий шляхтич зажимал с отвращением нос и бормотал:

— Господи Иисусе, что они жрут… За милю воняет!..

К вечеру крестьяне разъезжались. Пьяные мужики валялись в канавах, бабы вытаскивали их оттуда, ставили на ноги и за ухо волокли домой. Просторная, круглая площадь была полна мусора, конского навоза и уютных деревенских запахов. В еврейских домах зажигали масляные лампы, свечи, лучину. Довольные женщины в широких фартуках с глубокими карманами, поплевав на ладони, чтобы не сглазить, пересчитывали медные монеты и клали их в горшки, а кто-то не считал, ведь благословение не приходит на то, что сосчитано. Много нужд у горайских евреев. Кто-то должен содержать зятя, чтобы он мог изучать Талмуд, кто-то должен купить подарок к свадьбе дочери. Нужны атласные кафтаны и крытые бархатом шубы на праздник, меховые шапки и женские чепчики, чистая мука для мацы, турецкие талесы с длинными кистями, ханукальные светильники из золота и серебра, шкатулки для благовоний, чтобы украсить заповеди. Требовались деньги, чтобы задабривать жестоких и жадных помещиков и уберегать себя от наветов. Не раз приходилось отправлять ходатая в Люблин. Опять же общинные дела. Надо содержать раввина с помощником, казначея, синагогальных служек и ешиботников, богадельню, микву и баню. Сколько раз Горай, эта дыра, выручал деньгами другие общины, пострадавшие от грабежей или пожара!