Митридат против Римских легионов. Это наша война - Михаил Елисеев

* * *

Но это все на Балканах, а что же творилось в Малой Азии, как ее правители и народы сопротивлялись той чуме, которая наползала с Запада? Первым, кто из азиатских царей столкнулся с римлянами на поле брани, был Антиох III Великий, правитель громадной державы Селевкидов. Располагая мощнейшим флотом и могучей армией, а также превосходным военным советником в лице Ганнибала, он умудрился бездарно провалить все военные операции. Хотя сам план ведения войны, который он предложил, был довольно неплох — вести войну на чужой территории и перенести боевые действия на Балканы, а закрепившись там, организовать вторжение в Италию. Идея была хороша, но то, как она претворялась в жизнь, не выдерживает никакой критики — такое впечатление, что Антиох пустил все на самотек, а сам оставался лишь сторонним наблюдателем. Боевые действия велись в 192–188 гг. до н. э., и так называемая Сирийская война закончилась полным военным разгромом Селевкидов, что произошло не без помощи самого Антиоха. В отличие от своего македонского коллеги Филиппа V, который продемонстрировал удивительную стойкость и мужество в неравной борьбе с римской агрессией, Антиох после первых же неудач впал в уныние, запаниковал и провалил все дело. По сравнению с маленькой Македонией, держава Селевкидов располагала колоссальными ресурсами, но царю это впрок не пошло, и его молниеносный разгром потряс воображение современников. После такой катастрофы государство было вычеркнуто из числа великих держав, и неуклонно начало катиться вниз.

Еще более плачевный конец был у Пергамского царства, правители которого проводили проримскую политику в Восточном Средиземноморье и считались вернейшими псами Республики в регионе. За что в итоге и поплатились. Забыв простую истину про бесплатный сыр в мышеловке, они с помощью своих западных друзей настолько усилили свое царство за счет соседей, что мудрецы на Тибре задумались: а стоит ли продолжать в том же духе? Первый звонок прозвучал, когда для преданного союзника римлян, сражавшегося с ними плечом к плечу против Селевкидов, пергамского правителя Эвмена II был специально придуман закон, запрещающий царям вступать в Рим. Эвмен все понял, но плевок стерпел, поскольку уже поделать ничего не мог, а потому развернулся и отбыл обратно на Восток. Но в отличие от других государств, которые пали в грохоте сражений и жестоких войн, к Пергаму римляне подбирались исподтишка, незримо опутывая его своей паутиной. Апофеозом их деятельности стало убийство последнего пергамского царя Аттала III, и истолкование по праву сильного его завещания в свою пользу — дескать, все свое царство он завещал Риму! Не было в те времена пределов римской наглости, цинизму, жадности, и, присваивая себе независимое государство, они явно перешагивали все пределы допустимых норм того времени. Потому что одно дело — принять по завещанию личные владения царя, и совсем другое — наложить лапу на все царство, где проживали сотни тысяч свободных людей, которые не желали иметь ничего общего с западными варварами. Вот тогда и произошел мощнейший взрыв народного возмущения, который потряс всю Малую Азию (131–129 гг. до н. э.).

* * *

Борьбу с ненавистным врагом возглавил побочный сын пергамского царя Эвмена II и сводный брат Аттала III Аристоник. С одной стороны, он чувствовал себя обойденным, поскольку алчные римские политиканы не принимали в расчет его прав на престол, с другой стороны, население Пергамского царства не желало переходить под власть иноземцев. В итоге интересы народа и Аристоника пересеклись, и началось мощнейшее движение против римского владычества в Анатолии. Претендента на трон поддержали некоторые города Эгейского побережья, но были и такие (например Эфес), которые выступили на стороне Рима. Однако Аристоник нанес ряд поражений ополчениям этих городов, «которые из страха перед римлянами не хотели перейти на его сторону» (Юстин), и, заняв солидную территорию, уже считал себя царем освобожденного Пергама. Но все было не так просто, в результате поражения в морском бою, новый пергамский царь был отброшен от моря вглубь страны, и стало казаться, что движение захлебнется. Но Аристоник быстро нашел выход из положения и не только собрал новое войско, но и значительно расширил социальную базу восстания. По сообщению Страбона, он «быстро собрал толпы бедняков и рабов, привлеченных обещанием свободы». Но у подобного действа была и другая сторона медали, поскольку, привлекая к себе широкие массы обещаниями свободы, Аристоник настроил против себя малоазийских династов, которые в подобных действиях увидели для себя смертельную опасность. В итоге против него образовалась мощная коалиция из царей Митридата V Эвергета Понтийского, Пилимена Пафлагонийского, Ариарта V Каппадокийского и Никомеда II Вифинского, которые начали военные действия против претендента. А когда в Малой Азии высадились римские легионы под командованием Публия Лициния Красса и соединились со своими союзниками, то многим показалась, что песенка Аристоника спета. Но произошло то, чего никто не ожидал, — в битве при Лейке армия повстанцев полностью разгромила войска враждебной коалиции, а голову римского командующего фракийские наемники бросили в пыль к ногам Аристоника.

Это был неслыханный успех, но он оказался и последним. В далеком Риме давно с тревогой наблюдали за развитием событий на Востоке, но в то же время в сенате присутствовала твердая уверенность в успехе экспедиции Красса. Однако когда весть о катастрофе достигла берегов Тибра, там очнулись от благодушной дремы и начали действовать быстро и решительно. Новый консул, Перперна, снова привел в Азию легионы и, разгромив Аристоника в нескольких сражениях, заблокировал его в крепости Стратоникее. Не имея возможности овладеть ею штурмом, он голодом вынудил восставших открыть ворота и капитулировать. А потом началась расправа — Аристоника отправили в Рим и задушили по приказу сената, десятки тысяч свободных людей было продано в рабство, а бывшее некогда независимым Пергамское царство стало римской провинцией Азия. Эпоха великих царей закончилась, наступила эпоха господства сената.

* * *

Сказать, что население новой провинции Азия ненавидело римлян — значит ничего не сказать. Их не просто ненавидели, их ненавидели люто, до зубовного скрежета, ожидая лишь удобного случая, чтобы взяться за оружие и вышвырнуть завоевателей обратно за море. Некогда свободную страну римские откупщики и ростовщики накрепко опутали своей паутиной, римские купцы прихлопнули местную торговлю, а поборы и налоги римских наместников подорвали благосостояние населения. У Диодора Сицилийского мы находим интересное известие о том, как обстояли дела на территории Вифинского царства, которое было римским союзником, а не завоеванной землей: «Тогда Марий послал за помощью к царю Вифинии Никомеду, но тот ответил, что большинство вифинцев схвачены сборщиками налогов и томятся в рабстве в провинциях». Так это на территории союзной державы, а что тогда творилось на захваченных территориях? По сравнению с римским гнетом времена правления своих законных царей воспринимались местным населением едва ли не как эпоха золотого века, и потому вполне объяснимо то, как они переносили свое нынешнее положение. Да и за что было любить этих самодовольных и наглых пришельцев, которые, раздуваясь от чувства собственной значимости, нагло диктовали свою волю народам Малой Азии? Римское политическое влияние в регионе заметно усилилось, и правители соседних государств и пальцем теперь не смели пошевелить без сенатского соизволения. Римляне теперь совали свой нос везде и всюду, вмешивались во все споры и конфликты, а заодно следили за тем, чтобы, не дай бог, кто-то из царей мог бы усилиться. Это стало основной целью их дипломатии, навязчивой идеей, и местным правителям приходилось сильно изворачиваться, чтобы не вызвать подозрений у могущественного соседа. Таким был этот мир, когда в него пришел Митридат.