Там, где шумит океан и царит вечное лето - Надежда Николаевна Сушкина

Этими небольшими норками, входы в которые были не больше двух сантиметров в диаметре, была занята вся песчаная отмель. Крабики мчались по песку, передвигаясь боком, как это свойственно крабам, и одна из их несимметрично развитых клешней ярко-красного цвета[10], несоразмерная по величине с их телом, создавала впечатление, что они тянут за собой какую-то цветастую поклажу, чуть ли не больше их самих по объему. Те же из рачков, которых испуг заставал в норках, продолжали сидеть у входных отверстий с высунутой наружу боевой клешней.

Я пробовала деревянной палочкой задерживать некоторых спасавшихся от меня крабов. Тогда они останавливались, принимали боевую позу и уморительно начинали сражаться с палочкой, размахивая своим оружием— большой клешней. Говорят, что рассердившийся крабик может больно ущипнуть.

Продолжая свой путь, я дошла до каменного парапета, огораживающего заливчик. Отлив достиг в это время своего максимума. Около парапета воды совершенно не оставалось, а сам парапет был теперь сплошь усеян так называемыми морскими тараканами (Idothea), которые ползали здесь в огромном количестве. Своей темной окраской, величиной и формой сплюснутого тела они действительно напоминали крупных тараканов, но это тоже ракообразные.

Кроме нескольких женщин, мальчишек и меня интерес к тому, что, отступая в отлив, оставил после себя океан, проявили наши старые знакомые — грифы с нашей сейбы. Они прилетели на ту песчаную отмель в небольшом заливчике, где я занималась своими наблюдениями. Но скоро к этой семейной паре присоединились и другие грифы, так что в общей сложности их собралось до пяти или шести. Все они важно и медленно, в развалку, крупными шагами расхаживали по песку, выглядывая поживу.

Надо сказать, что грифы, принадлежащие, как уже говорилось выше, к дневным хищникам, питаются исключительно падалью, в то время как другие, родственные им по семейству представители орлиных, как-то: многочисленные орлы, луни, все ястребы, а также все без исключения соколы (сем. соколиных — Falconidae) — потребляют только живую, свежепойманную ими добычу.

Питание грифов падалью связано с тем, что они не способны ловить живую добычу ни на лету, ни на бегу. Для этого у них слишком слабые когти и лапы, такие же, как у птиц из отряда куриных (Calliformes). Поэтому им приходится довольствоваться отбросами, которые они и уничтожают, выполняя роль хороших ассенизаторов.

Ствол дерева, обвитый фикусом-душителем

Наши грифы, например, частенько приносили под свою сейбу мертвых пальмовых крыс или еще каких-нибудь зверьков, которых они обгладывали до костей.

Между собой они делили добычу очень мирно, но с чужаком, пожелавшим принять участие в пиршестве, расправлялись безжалостно.

Мне приходилось наблюдать, как гриф-самец клал чужака «на лопатки», и, хотя тот, распластав крылья по земле, энергично отбивался поднятыми кверху лапами, гриф быстро обращал его в бегство. Самка же обычно не принимала участия в сражении, а только издали наблюдала за происходившим.

Но если дело не касалось пищи, то нередко грифы’ сообща целой компанией мирно коротали время. Часто их можно было встретить сидящими по нескольку на одном дереве или на коньке крыши какого-нибудь здания, где они располагались по семь-десять птиц в один ряд. Позднее, путешествуя по Гвинее, мне пришлось наблюдать, как перед моим окном в гостинице двадцать грифов устроились вместе на ночлег на общей сейбе.

Это зрелище оставляло внушительное впечатление.

Малиновое закатное небо. На багрово-лиловом фоне ажуром вырисовывалась сейба, а на ее могучих, распростертых ветвях выделялись двадцать темных силуэтов огромных птиц с высоко поднятыми сутулыми плечами, неподвижных, безмолвных, ко всему безразличных. Лишь изредка они поводили головами на длинных, голых, змееподобных шеях.

Торнадо. Это случилось на второй день моего пребывания в Гвинее. Шел конец октября — последнего месяца несколько затянувшегося в этом году в Гвинее летнего, дождливого периода.

Утро и день были ясными. С безоблачного неба нещадно палило тропическое солнце, и ничто, казалось, не предвещало каких-либо перемен в погоде.

Как и всегда под экватором, ночь и на этот раз наступила внезапно. Едва только успели догореть лилово-малиновые краски редкой красоты заката, как на землю опустились непроницаемая, черная ночь и великий покой.

Первое время по приезде в Гвинею я часто выходила по вечерам на берег океана «послушать тишину». Я любила смотреть, как восходит и заходит луна.

В тропиках, на экваторе, лунный серп не стоит, как у нас, вертикально, а лежит обращенный рогами кверху. II со своего балкона в отеле «Камайенн» я всегда видела, как этот серп, словно лодка, покоится перед своим закатом над безбрежной далью темного океана, почти касаясь воды, и освещает узенькую дрожащую водную дорожку, устремив свои рога в небо. Это всегда было для меня необычно, загадочно и уносило в мир фантастики.

Но на этот раз спокойствие и безмолвие ночи продолжались недолго. Внезапно, точно сцена под опускающимся занавесом в театре, небо задернулось черной тучей. Словно зарницы стали вспыхивать над океаном. Они освещали горизонт, а по этому фону пробегали шейки молний — и вертикальные, и горизонтальные, и петлеобразные, и прямые, и завитые фестонами или спиралями. Они вычерчивали на небосклоне то арки, то круги.

Через несколько минут уже все небо полыхало. Полукружие небесного свода, видимое от меня с балкона, освещалось вспышками света такими яркими, что часто приходилось закрывать глаза. На стыке океана с небом текла словно огненная река, в которую при вспышках падали блестящие змеи молний.

Временами точно огненные пауки появлялись на небе в зените и спускали во все стороны свои ноги, к багровому горизонту. По небу прокатывались клубы огненного пара. Казалось, их выкидывают невидимые паровозы, с грохотом проходящие под прикрытием темной тучи. Порой словно страшные взрывы сотрясали воздух.

Это была вакханалия огня в небе. Брызги молний не только разлетались по небу над океаном, но и захватывали всю видимую небесную сферу. Яркой широкой полосой вспыхивал горизонт над морем. По временам океан освещался как днем, и была видна прибойная белая пена, а потом снова — кромешная тьма.

Это было непередаваемо грозно и захватывающе великолепно.

Грифы всполошились на сейбе перед отелем — вытянули шеи и замерли неподвижно.

Вдруг одна широкая ослепляющая полоса пересекла все небо над горизонтом и опустилась в глубь океана. И я подумала, что, может быть, именно такие явления природы были источником поэтических рассказов некоторых африканских племен, в которых утверждается, будто «вот эта река упала с неба, а до этого она была молнией» (об этом упоминает в своих очерках корреспондент «Известий» Н. Хохлов).

Но вот откуда-то долетел первый порыв ветра. Второй был сильнее. Третий разбудил нашу красавицу