Озеро тьмы - Рут Ренделл

— Мама, — сказал Мартин. — Погоди минутку. Мне нужно кое-что сказать вам обоим.

Теперь, когда отступать уже было некуда, он выложил все, ничего не скрывая, хотя и немного нескладно. Родители молча смотрели на него; их молчание было спокойным, слегка удивленным, с постепенно усиливающейся примесью радости. Миссис Урбан сняла ладонь с ручки двери и медленно двинулась назад; брови ее взлетели вверх и исчезли под густой, выкрашенной в голубоватый цвет челкой.

Мартин смущенно рассмеялся.

— Я сам еще не могу в это до конца поверить.

— Мне показалось, ты собираешься сообщить нам, что женишься, — сказала мать.

— Женюсь? Я? Что заставило вас так думать?

— Ну, не знаю. Это первое, что приходит в голову. Мы даже не знали, что ты делаешь ставки в футбольном тотализаторе, правда, Уолтер? Сколько, говоришь, ты выиграл?

— Сто четыре тысячи семьсот пятьдесят четыре фунта и сорок шесть пенсов.

— Сто четыре тысячи фунтов! Я имею в виду, что ты не так долго делал ставки. Ты не играл в тотализатор, когда жил здесь.

— Я делал ставки всего пять недель, — сказал Мартин.

— И выиграл сто четыре тысячи фунтов! А если точнее, то сто пять… Тебе не кажется, что это просто поразительно, Уолтер?

На красивом, хотя и немного похожем на морду лабрадора лице Уолтера Урбана медленно расплывалась улыбка. Ему нравилось представлять, как можно приумножить эти деньги, как (хитро и тонко, но совершенно законно) уберечь их от Управления налоговых сборов, причем его больше привлекала красота цифр на бумаге, чем банкноты в кошельке. Улыбка ширилась, превращаясь в сияние.

— Полагаю, тебя следует поздравить, Мартин. Да, поздравить. Ты оказался темной лошадкой! Даже сегодня сто тысяч — это большие деньги, очень солидная сумма.

У нас еще осталась та бутылка «Пайпер Хайдсик»[13], Маргарет. Может, откроем? Такого рода выигрыши, разумеется, не облагаются налогом, но нам нужно хорошенько подумать, куда их вложить, чтобы все проценты не достались Управлению налоговых сборов. Хотя кому, как не паре бухгалтеров, решать эту задачку?

— Принеси шампанское, Уолтер.

— Что бы ты ни сделал с деньгами, не вздумай выплачивать ипотеку за свою квартиру. Не забывай, что правительство Ее Величества пошло на уступки по части налоговых вычетов на выплаты по ипотеке, и одинокому человеку в твоем положении было бы просто безумием не воспользоваться этим.

— Он не станет держаться за эту квартиру, а купит себе дом.

— Он может купить гарантированные ценные бумаги «Ллойдс».

— Не вижу причины, почему бы не купить загородный дом и сохранить квартиру.

— Он может купить дом и иметь максимум двадцать пять тысяч ипотеки…

— Иди и принеси шампанское, Уолтер. Что ты собираешься делать с деньгами, дорогой? Уже есть планы?

Планы у Мартина были. Но такие, раскрывать которые теперь было бы неуместно. Поэтому он промолчал. Отец принес шампанское. В конце концов они приступили к запеканке, картофелю, который, естественно, переварился, и торту под названием «Черный лес». Мартин предложил родителям десять тысяч фунтов, которые они благородно, однако без всяких колебаний отвергли.

— Нам и в голову не придет брать у тебя деньги, — сказал отец. — Поверь, если тебе повезло заполучить приличную для нашего времени сумму, не облагаемую налогом, нельзя выпускать ее из рук.

— Может, хотите отправиться в кругосветное путешествие или что-то в этом роде?

— О нет, спасибо, дорогой, нам действительно ничего не нужно. Полагаю, не стоит об этом никому рассказывать, правда?

— Я и не собирался говорить никому, кроме вас. — Мартин наблюдал за выражением глубокого удовлетворения на лице матери, которое еще больше убедило его, что он правильно сделал, не прибавив, что есть еще один человек, которому он считал обязательным рассказать о своем везении. — Буду молчать как рыба.

— Разумеется, — кивнул Уолтер. — Никому ни слова. А то не отобьешься потом от писем с просьбой о помощи. Лучше жить так, будто ничего из ряда вон выходящего не случилось.

Мартин на это ничего не ответил. Родители продолжали вести себя так, словно он заработал сто четыре тысячи фунтов тяжелейшим трудом или гениальностью ума; на самом деле ему просто повезло. Он хотел, чтобы отец и мать все же приняли от него часть денег в подарок. Возможно, это немного успокоило бы его совесть и смягчило вину, которую он всегда чувствовал в четверг вечером, когда приходила пора прощаться с матерью и идти домой. Прошло уже девять месяцев, а она все еще спрашивала, жалобно, хотя теперь уже риторически, почему он решил покинуть Копли-авеню и уехать так далеко, в квартиру на Хайгейт-Хилл.

Именно в эту квартиру, в Кромвелл-корт, номер 7 по Чемели-лейн, он теперь вошел, испытывая ту же радость, которую испытывал всегда, когда возвращался к себе. Здесь приятно пахло свежестью и чистотой — новым текстилем, полировкой для мебели и пеной для ванн на травах. Мартин Урбан держал все внутренние двери открытыми — комнаты были безукоризненно чистыми, и поэтому когда вы переступали порог квартиры, создавалось впечатление, что попадаешь в фотографию с обложки цветного приложения к газете «Дом и сад». По крайней мере, он на это надеялся — втайне, поскольку предпочитал держать подобные мысли о своей квартире при себе, а нового гостя просто проводил через гостиную к венецианскому окну, чтобы показать панораму Лондона, расстилавшуюся далеко внизу. Если гость решал сделать комплимент стеклянному кофейному столику в оправе из латуни и стали, шведскому хрусталю или репродукциям картин в рамках, образцам югославского наивного искусства, он лишь скромно благодарил. Мартин слишком сильно любил свой дом, чтобы открыто проявлять свои чувства, и, испытывая благодарность неизвестно кому, боялся искушать судьбу. Временами ему снилось, что у него все это отбирают и вновь навечно водворяют на Копли-авеню.

Мартин включил две настольные лампы с белыми абажурами и ножками, сделанными из бело-голубых кувшинов из-под имбирного пива. Кресла были ротанговыми, с мягкими сиденьями, а софа — или французская кровать, как назвал ее продавец мебельного магазина, — всего лишь диваном с двумя подушками сзади и двумя по бокам. Теперь, выиграв большие деньги, он сможет заменить все это настоящим мягким гарнитуром, возможно, из золотисто-коричневой кожи.

С кофейного столика Урбан взял листок бумаги, лежавший между пепельницей с греческим узором вдоль края и хрустальным яйцом с изображением Козерога — его знака Зодиака, и стал изучать список, составленный предыдущим вечером. Тот состоял из четырех имен: Сума Бхавнани, мисс Уотсон, мистер Дипден и невестка мистера Кохрейна. Напротив последней Мартин поставил знак вопроса. Он сомневался, подходит ли она для того, что он задумал, и кроме того, еще нужно выяснить ее имя. Кое-какие сомнения также имелись и по поводу мистера Дипдена. Но в Суме Бхавнани Мартин был абсолютно уверен. Он зайдет к Бхавнани завтра, заглянет к ним после того, как увидит Тима Сейджа.