Фальшивомонетчики - Анатолий Вилинович

И хотя на все вопросы не было ответов, репортеры, оттесняемые коллегами, поминутно что-то записывали и пробирались к двери снова, чтобы задать новые вопросы.

В кабинете, осаждаемом репортерами, сидел шеф полиции — Томпсон и кричал по телефону:

— Я протестую! Мои люди охотились за ним полгода и чтобы так просто вам передать… Что?! Он, по крайней мере, заслуживает десяток лет каторги! Что?! Фабрика под охраной моих людей и я их не сниму! Мне не славы! Это священный долг каждого! А тем более мой перед уходом на пенсию! Я сам его арестовывал и это великая честь для него, черт побери! Что?! Я буду жаловаться самому…

В приемную шефа полиции стремительно вошел тонкий и высокий мужчина в длинном кожаном плаще. Его сопровождал атлетически сложенный детина в штатском костюме.

Репортеры бросились к ним с градом вопросов:

— Сколько миллионов у него?

— Женат он? Дети есть?

— Какие ценные бумаги еще фабриковались?

— Умоляю, у меня семья, один всего вопрос — он из Одессы?

— Господа, господа, прошу дать дорогу, — прокладывал себе путь в толпе репортеров, выдерживая целый залп фотовспышек, представитель власти, со своим спутником. — Мне ничего не известно, господа, разрешите пройти, разрешите… — отодвигал он локтями назойливых представителей прессы.

Прибывшим с трудом удалось пробиться к входу и они, с помощью других полицейских, исчезли за дверью кабинета шефа полиции.

Не прошло и двух минут, как дверь отворилась и, с сигарой в руке, появился шеф полиции.

Репортеры надвинулись на него с градом вопросом, освещая его бликами фотовспышек.

— Прошу тишины! Представителей прессы! — взвизгнул комиссар полиции. — Сенсации не будет, господа!

Гул недовольства, прокатился среди газетчиков и представителей радио.

Полицейский шеф поднял руку с сигарой, сделал паузу, обводя всех глазами и ожидая тишины, а затем выкрикнул:

— Арестованный Ранский… — повторил, так как шум все еще не улегся, — арестованный Ранский… покончил жизнь самоубийством!

Возгласы ошеломленности вырвался у многих присутствующих.

— Ранский принял яд в тюремной камере! — петушиным голосом уточнил полицейский комиссар. — И пресс-конференции не будет! Я дал вам последнее интервью, господа, по этому делу.

Репортеры зашумели пуще прежнего.

— Как?! Позвольте?!

— А его деятельность? Господин комиссар!..

— Он русский?

— Умоляю, два слова…

— При каких обстоятельствах?

Крики переросли в сплошной шум, волна представителей прессы готова была ворваться в кабинет шефа полиции. Но невозмутимые полицейские, налегая, от теснили взбудораженных сборщиков сенсаций и плотно притворили дверь за своим начальником.

Репортеры, видя бесплодность своих притязаний, бросились к телефонам.

Делла Стрит уходила из полиции последней. У нее была привычка до последней минуты пытаться выведать что-нибудь еще для своего репортажа. Именно она первой обратила внимание на молодую женщину стоящую на краю тротуара. Среднего роста, в цветастом платье она смотрела на Деллу и та прочла в ее глазах, что женщина хочет заговорить с ней и не решается.

— Вы хотите что-то у меня спросить? — подошла к ней Делла.

— И да и нет, — замялась та в нерешительности. — Впрочем… Вы из газеты или журнала? Радио?

— Из газеты «Сентраль крик», — улыбнулась Делла. — Вы хотите что-то сообщить? И с этим намерением хотели, очевидно, пойти в полицию? Не так ли? — располагающим тоном спросила она.

— С ним только свяжись, — вздохнула женщина. — Я располагаю важными сведениями, которые, уверена, заинтересуют вас. Но мне нужны деньги…

— Если у вас есть что-нибудь стоящее, в чем я еще не уверена, то вы можете получить деньги. Сколько?

Женщина немного помолчала, а затем спросила:

— А почему вы, как другие, не бросились к телефонам, чтобы первой передать сообщение в газету?

Теперь Делла Стрит помолчала, разглядывая загадочную незнакомку.

Ей было лет тридцать, шатенка, карие глаза, в которых было тревожное ожидание ответа на свой вопрос, смотрели на газетчицу испытующе. Было заметно, как она сильно сжимает небольшую кожаную сумочку в руках.

— Потому, — ответила Делла, — что эту скупую информацию полицейского комиссара, я передала в редакцию раньше.

— Вы знали, что Ранский принял яд в камере? — подняла брови женщина. — Этого никто не мог знать, кроме полиции…

— Может быть, зайдем в бар и поговорим обстоятельно? — спросила Делла. — Как ваше имя, незнакомка?

— Нет, в бар я не пойду. Зовут меня Карина. Вот мой адрес, телефон. Но вы можете позвонить мне, прийти по адресу только в том случае, если вы или ваша газета готова будет заплатить мне за мою информацию десять тысяч долларов. Вот всё, что я могу вам сейчас сказать, — открыв сумочку она извлекла оттуда визитку и подала её репортеру.

Делла взяла, прочла и ответила:

— Ну знаете, таинственная незнакомка, давать согласие на покупку информации за такие большие деньги, не зная, что это за информация… покупать кота в мешке, — качала головой девушка. — В двух словах, о чем эта информация?

— Речь идет о Ранском и о других. Больше я пока сказать ничего не могу, пока не будут деньги…

Карина круто повернулась и зашагала прочь. Делла некоторое время смотрела ей вслед, затем заспешила в редакцию.

Делла Стрит была душой газеты. Редакция её занимала только три комнаты. Штат состоял из пожилого главного редактора Джона Барнета, репортера Ганса Винемана, двух машинисток и Деллы Стрит, на которой всё в этой маленькой редакции держалось на ней. И только благодаря её усилиям «Сентраль крик» не была убыточной.

За плечами у Деллы была головокружительная карьера. В 18 лет она начала работать машинисткой в «Геральд трибюн». Обнаружив в себе репортерский талант, она вскоре перешла в «Сентраль крик» и с успехом стала делать там страничку детективного жанра. Делла много работала, ей удалось найти свой стиль, её признали читатели. Но напряженная жизнь репортера, нелегкая, иногда опасная, работа и регулярное недосыпание подорвали её здоровье. Она заболела. Некоторое время не работала.

Когда вернулась в строй, то увидела, что тираж её газеты заметно упал. С появлением Деллы в редакции, газета как будто проснулась от упадничества. Тираж её начал постепенно расти.

У Деллы были светлые волнистые волосы и голубые глаза, лучившиеся энергией и любопытством. Её ум журналистки, одержимость, заражали всех в редакции работоспособностью.

В этот день Делла вошла в свой кабинет и застала там Ганса Винемана и какого-то атлетически сложенного субъекта. Они развлекались игрой в шахматы. При виде девушки они встали, собираясь уйти.