Сибирская одиссея Ермака - Руслан Григорьевич Скрынников

Вскоре же появились первые зимовья на Дону. Их основали севрюки — жители Северской земли. Севрюков не смущало близкое соседство турок в Азове. Тщетно крымцы требовали от царя свести с Дона «русь». Иван IV отвечал им, что казаки поселились близ Азова без его ведома, бежав из государевых владений.

С рязанской окраины и верхних притоков Дона, Медведицы и Хопра русское население продвинулось в большую излучину Дона и в Нижнее Поволжье.

Что привело Ермака в волжские казачьи станицы? Что заставило покинуть отчий дом в Борке? Конечно же беда. Жизнь северной деревни была суровой и трудной. Кто изнемогал в борьбе с природой, тот лишался возможности прокормить себя и своих ближних. Своенравная природа не оправдывала даже самых скромных ожиданий земледельца. Летние холода, проливные дожди, ранние заморозки губили плоды крестьянского труда. Недороды вели к голоду. Ермак был мальчиком, когда случился первый в его жизни голод. «Хлеб был дорог на Двине, — записал в то время местный летописец, — и людей померло много с голоду, в одну яму клали по двести и триста человек». Через несколько лет в небе над Борком засияла комета, предвещавшая людям худшие испытания. «Той же зимы, — писал очевидец, — явися звезда хвостатая, и того лета хлеб не дошел». И вновь на погосте за борковской церковью рыли братские могилы и хоронили в них умерших от голода. Царские писцы, посетившие в те годы двинские волости, нашли в них много покинутых, заколоченных крестьянских изб. Они пытались дознаться у соседей, куда делись владельцы этих изб, и слышали в ответ: «Этот умер в голод и мор, а тот сшол с женою и детьми без вести». Сиротство, голод, беда отрывали крестьян от земли. Кто питался милостыней, сволочась под окны, кто шел в кабалу, запродавал себя в холопы. Самые отважные шли непроторенными путями, в глубь далеких ордынских степей, и находили прибежище в редких казачьих станицах.

К тому времени, как Ермак отправился в поле, первые поселенцы станиц успели прожить там жизнь. Как писали царские послы с нижнего Дона, «на Дону и вблизи Азова живут казаки — все беглые люди, иные казаки тут и постарились, живучи». Рядом со «старыми» появились «молодые» казаки, недавние выходцы из России.

Голландский купец Исаак Масса не раз ездил в Поволжье и наблюдал своими глазами жизнь казачьих станиц. «Казаки эти, — писал он, — из русских племен, по большей же части московиты, да и говорят всего больше по-московски, но между собой употребляют они особый язык, называемый „отверница“, а народ этот — в большинстве бежавшие от своих господ холопы».

В станицах «языцы» перемешивались, как в древнем Вавилоне. Тут звучала русская и украинская, татарская и литовская, польская и турецкая, немецкая и карельская речь. Беглецы неплохо понимали друг друга, употребляя особый жаргон. Их говор состоял из слов, заимствованных из разных языков.

Благодаря тому что в станицах русские мирно уживались с татарами, станичникам нетрудно было наладить торговлю с ближайшими ордынскими базарами. Но еще более тесными были их связи с Россией. Казаки постоянно возили рыбу, дичь и другие продукты в ближайшие русские города и возвращались в степь с хлебом.

Турецкие власти и крымская знать не прочь были превратить вольных казаков в своих подданных. Но казаки оказывали вооруженное противодействие таким поползновениям. Кровавые междоусобицы, то и дело происходившие в степных ордах, благоприятствовали им.

Азов был крупнейшим невольничьим рынком в Восточном Причерноморье. Татарские мурзы везли сюда полоняников, захваченных во время постоянных набегов на русские земли.

С давних пор из Азова русских невольников продавали по всему Востоку. Успехи казачества нанесли сильный удар азовской работорговле. Отныне русский «полон», отбитый казаками, стал пополнять степные станицы.

Москва поддерживала «малую» войну вольных казаков против татар. Но как только их действия приводили к дипломатическим осложнениям или наносили ущерб царской казне либо союзникам, власти отказывались нести за них какую бы то ни было ответственность и призывали ордынцев к истреблению «воровских людей». Царские послы разъясняли туркам и татарам, что «воровские» казаки не являются подданными царя и тот сам их казнит при первом удобном случае. Заявления дипломатов нельзя принимать за чистую монету. Правдой в них было лишь то, что московские власти никогда не могли полностью подчинить себе вольные окраины.

В «диком поле» на бескрайних степных просторах беглецы основывали свои станицы чаще всего на речных островах, служивших им надежным укрытием. Легкие речные суда-струги заменяли переселенцам лошадей. Верхом на коне казаку трудно было ускользнуть от подвижных татарских отрядов. Когда казакам приходилось надолго покидать свои станицы и отправляться в походы с царскими воеводами, они почти всегда сражались в пешем строю либо на стругах.

Русское население имело давнюю земледельческую культуру. Покидая пески и суглинки, оно находило в степях чернозем. Переселенцы могли распахать пашню, но никогда не делали этого. Они знали: там, где будут возделанные поля, немедленно появятся феодальные данщики. На русских «украинах» даже государевы крепости не могли спасти крестьянские поля от набегов кочевников. Среди ордынских кочевий казак не имел шансов вырастить и сохранить урожай.

В степях казаки вели жизнь, полную опасностей и тревог. Оттого женщины, если и попадали в казачьи станицы, оставались там недолго. Членами степного братства могли быть одни только мужчины.

«Нагулявшись» в поле, казак возвращался в родные места, женился, заводил детей. Но даже семья не всегда становилась для него прочным якорем. Тех, кто однажды побывал в вольных станицах, трудно было удержать на одном месте.

Нападения ордынцев приучили казаков к войне. Беглый люд был недостаточно вооружен. Но со временем война дала им необходимое оружие, и тогда казаки нашли дополнительный источник доходов в военной добыче.

Казаки жили, не выпуская из рук оружия. Их разъезды издали следили за передвижением степных орд. При первых же признаках опасности дозорные зажигали костры на буграх и горках. Столб дыма служил сигналом тревоги.

Само существование вольного казачества зависело от отношений между Русью и татарским миром.

В первый момент после крушения Золотой Орды казалось, что татарская сила никогда более не соберется воедино. Однако после того как турки-османы покорили Крымское ханство, возникла опасность соединения татарских княжеств под эгидой Османской империи. Москве удалось на время подчинить своему влиянию Казанское ханство, но затем в Казани водворились крымские Гирей.

Ермак попал на южные окраины, когда вольные казаки уже сделали первые и самые важные шаги в освоении «дикого» ордынского поля. Биография Ермака Тимофеевича стала частицей истории казаков. Он не только пережил эту историю вместе со всем степным братством, но стал одним из подлинных творцов