Врата Тьмы - Таня Хафф

«Погоди-ка! Она ведь сказала, что он у нее в кровати?»

— Ребекка, на тебя напал мужчина?

— Не на меня. — Она тянула его дальше.

У него было чувство, что она не поняла вопроса, но, не зная, понимает ли она вообще, что такое изнасилование, он не мог сообразить, как это перефразировать. Беда в том, что при разуме двенадцатилетней девочки у нее было тело молодой женщины — ладной, красивой молодой женщины, по-своему довольно привлекательной. Роланд помнил, как сам был разочарован, когда увидел выражение лица над всеми этими округлостями, хотя и понимал, что оно может отпугнуть многих, но кого-то — вдохновить. «В мире, — вздохнул он про себя, — чертова уйма сволочей, и большая часть из них — мужчины». Ребекка не то чтобы выглядела невинной — слишком много было в ней бессознательной чувственности, чтобы можно было применить это слово, уж скорее она обладала невинностью, хотя Роланд, припри его к стенке, вряд ли смог бы объяснить разницу… От всей этой темы его прошиб пот, и он постарался думать о другом.

За время знакомства с Ребеккой одно он узнал точно: она никогда не лжет. Иногда ее вариант правды бывал несколько искажен, но если она говорила, что кто-то истекает кровью в ее кровати, то она верила, что так оно и есть. «Конечно, — думал он, глядя на разметавшиеся по плечам кудри, — она верит и в то, что под виадуком Блур живет тролль». Он никак не мог решить, стоит ли ему тревожиться уже сейчас или подождать, когда станет очевидно, что тревожиться есть о чем.

На Черч-стрит Ребекка пошла медленнее. Здесь она ходила каждый день, и знакомые места ее успокоили.

«Девять бьет, — сказал ей Сен-Мишель, когда они проходили мимо. — Де-вять, де-вять, де-вять. Спе-ши, спе-ши, спе-ши. Поздно, поздно, поздно».

Она выпустила руку Роланда и побежала чуть впереди — ей было невмоготу приспосабливаться к его темпу.

Роланд разжал пальцы и почувствовал, как восстанавливается кровообращение. Он не мог не улыбнуться, видя, как она забегает вперед, оглядывается, не отстал ли он, и снова убегает вперед. Как в старом фильме про собаку Лесси. Даст бог, ничего не будет серьезнее, чем малыш Тимми, попавший в раздувшийся ручей. На это он надеялся. Но сомневался.

Когда они подходили к дому, Ребекка стрелой пролетела по дорожке и схватила коричневый пакет из-под корней дерева. Заглянула и, довольная, протянула Роланду посмотреть.

— Молоко. Я его здесь оставила.

— Теплое будет, детка.

Тронув картонный бок, она качнула головой.

— Нет. Пока еще холодное.

Тут она повернула пакет и показала красно-коричневое пятно.

— Смотри.

Роланд наклонился. Похоже на…

— Господи, да это кровь!

Кто-то истекает кровью в ее кровати… Господи Иисусе! А он тут стоит, прибежал спасать, называется… Как только она появилась, надо было звать полисмена.

Сунув ему молоко, — он его взял, как ежа, не в силах оторвать глаз от пятна, — Ребекка открыла дверь и пошла вверх по лестнице.

— Я с ним Тома оставила, — объяснила она, остановившись возле квартиры. Толкнула дверь, и та бесшумно распахнулась.

Роланд взирал на сцену вселенского хаоса, и у него постепенно отвисала челюсть. Скособоченная штора дергается на сквозняке из открытого окна. Другая — разорвана в клочья и разбросана по всему полу. Табуретка, облитая водой и усыпанная обрывками комнатных растений, опрокинута, рядом — разбитая ваза. Всюду стебли и грязь.

Посреди разгрома сидел большой дымчатый кот и вдумчиво вылизывал белый кончик хвоста. Нос и ухо бороздил безобразный красный рубец, явно свежий.

— Том! — Ребекка шагнула в комнату через груду зеленой шерсти, бывшей, по предположению Роланда, ковриком, пока кот со своим партнером по играм до него не добрались. — Ты не ранен?

Том завернул хвост вокруг лапок и посмотрел на нее немигающим взглядом. Потом он заметил Роланда и зашипел.

— Это свой, — успокоила его Ребекка. — Я его привела посмотреть. Он знает, что делать.

Том оглядел Роланда сначала с ног до головы, потом с головы до ног, повернулся и стал вылизывать основание позвоночника — жест явного презрения и недоверия.

— Ах так? Сам ты это слово, — проворчал Роланд, проходя мимо него к кровати. Он терпеть не мог кошек — круглых пушистых ханжей. — Ладно, Ребекка, посмотрим, где этот…

Он недоговорил. Ребекка сидела на краю кровати, положив руку на маленького человечка ростом не больше фута. Хотя тот был одет в почти флюоресцентно яркую желтую рубашку и зеленые штаны, на сцене господствовал красный цвет. Волосы, брови и борода человечка под ярко-красной шапочкой были почти оранжевыми, и под цвет им были алые пузыри, возникавшие у него на губах при каждом выдохе. Но взгляд притягивало багровое пятно под рукояткой торчащего в груди черного ножа.

Человечек открыл глаза, и они остановились на Ребекке. По губам скользнула тень улыбки. Рука его сжалась на ее пальцах, он пытался заговорить.

Она наклонилась ближе.

— Алек… сандр, — выдохнул он.

— Александр? Я же это давным-давно говорила!

— Знаю. — Он боролся за последний вздох. — Я соврал.

Тень улыбки снова появилась на его губах, и человечек умер. Тело медленно растаяло. Остались лишь черный нож и красные пятна.

Освободившийся от тельца нож казался маленьким, почти игрушечным, но таким же смертоносным. Треугольное лезвие не длиннее трех дюймов сбегалось к зловещему острию, а края были заточены до бритвенной остроты. На рукоятке, обмотанной черной кожей, теперь блестела кровь.

— Не верю, — пробормотал Роланд. — Такого не бывает.

Ребекка, склонив голову набок, посмотрела на него через лезвие ножа.

— Но ты же ВИДЕЛ, — указала она.

— Да знаю, что видел. Но это ничего не значит. Я много такого видел, во что не верю.

— Например?

— Ну, например… например… — он поднял руки и попятился от кровати, — ну, разное… Брысь с дороги, котяра!

Том отодвинулся от ноги Роланда, но всем своим видом, казалось, говорил, что даже такие, как Роланд, должны знать, что у кота есть право преимущественного прохода. Вспрыгнув на кровать, он обошел вокруг ножа, и от вздыбленной шерсти стал вдвое больше. Когда рука Ребекки приблизилась к периметру его обхода, он зарычал и шлепнул по руке.

— Я не собиралась его трогать, — возразила она.

Он сел, обернувшись хвостом, как раз на границе кровавого пятна, и уставился на нож.

Ребекка смотрела на него минуту, но он не шевелился и не мигал, тогда она пошла в другую комнату посмотреть, что делает Роланд.

Роланд пытался прибрать разгромленную комнату. Разорванные шторы, разбитые цветочные горшки и раскиданные подушки — с этим он знал, что делать. С убитым порождением воображения Ребекки было посложнее. Кабы кровь и нож исчезли вместе с телом, он мог бы с некоторым усилием убедить себя, что ничего и не было. Но они не исчезли. Роланд понятия не имел, что ему с этим делать — если вообще что-то нужно делать.