Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман
Шрифт:
Интервал:
– Мастер проникает в суть женской натуры, – язвительно комментирует Элла.
Как ни крути, а Михалыч человек со вкусом.
– Здорово! – произношу с чувством.
– Здорово? – переспрашивает она.
Понимаю, что говорю что-то не то. Она явно на взводе. А вначале так спокойно, с юмором, рассказывала, как торговалась на базаре.
– Ну я, конечно, не специалист, – пытаюсь дать задний ход.
– Он – мерзавец и негодяй! – чеканя слова, говорит Элла. – Падла и сволочь!
Я не верю своим ушам. Аристократичная, сдержанная Элла начинает выражаться, как базарная торговка. Может быть, на нее так подействовал базар? Происходящее незаметно теряет свою обыденность и реальность.
– Вы знаете, где он сейчас? – Глаза ее сверкают. – Он с этой вашей сучкой Эн! В кабаке!
– Почему с моей? Она вовсе не моя. Она – общая, – неловко стараюсь разрядить разговор.
– Может быть, это я притащила ее в дом? У вас что, комплекс? Геройствовать хочется? Жену с детьми отправили, и теперь свобода? Война все спишет?
"Вот это темперамент! А всегда такая сонная, задумчиво-меланхоличная, кроткая…"
– Вы знаете, что она теперь живет у нас? – наступает на меня Элла.
"Называется, сделал доброе дело. Помог поднести женщине тяжелые сумки…" – думаю я.
– Мне, пожалуй, пора, – говорю неуверенно, отодвигаясь на всякий случай к выходу.
– Нет уж, подождите! Полюбуйтесь! – неожиданно она поворачивается и задирает юбку.
Я вижу стройную ногу. Ажурное отличное белье. Красные следы на белой ягодице. Видимо, от ремня.
– Он что, садист? – спрашиваю в растерянности.
Невольно трогаю рубцы рукой. "Ну и фрукт этот Михалыч! А все на жалость бил со своим хвостом…"
– Бедненькая! – осторожно притягиваю ее к себе…
Мы лежим в изнеможении на ковре. Она была поразительно умна… в любви.
– А если Михалыч сейчас заявится? – спрашиваю вяло.
– Нет… Он придет поздно… с этой дрянью! – отзывается она. – Они у него в студии. Он теперь без конца ее малюет.
– Не исключено, что скоро конец света… – предполагаю глубокомысленно.
– Не исключено, – охотно соглашается она и тихо спрашивает: – Ты меня любишь?
– Да! – моментально подтверждаю я.
Она довольно смеется, мы тесно сплетаемся и начинаем кататься по ковру.
– Ты славный… – шепчет она. – Нет, правда, без смеха. Он что, всегда выигрывает?
– Ну, это некоторое преувеличение… – отвечаю, замявшись. – Игрок он, разумеется, сильный. Но если брать в среднем, то мы все окажемся в нуле. Вот такая у нас команда.
– Так я и знала! А мне говорил, что всегда… Мы, наверное, скоро уедем…
– Все когда-нибудь скоро уедут… Не ждать же, когда прихлопнут.
– У меня есть пистолет. Если он когда-нибудь еще поднимет на меня руку, я его прострелю! – угрожающе говорит Элла, глаза ее сверкают. – Показать?
Она встает. У нее великолепная фигура. Чуть начинает полнеть. Возраст… Может быть, пистолет лишь предлог? Просто хочется продемонстрировать свои достоинства?
– У тебя превосходная фигура и изумительная татуировка на груди, – замечаю я.
– Нравится? – кокетливо оборачивается она. – Этот негодяй сделал! Для секса!.. Мне тоже нравится! Ее можно смыть специальным раствором. Но я пока не хочу.
Иду за ней в спальню. Она роется в шкафу. Ищет пистолет. Наверняка рукоятка инкрустирована перламутром. Эдакая изящная дамская безделушка. Убить – не убьешь, но покалечить можно… Рассматриваю фотографию на тумбочке. Группа на фоне загородного дома. В центре – импозантный пожилой мужчина с девочкой-подростком. Рядом – молодые люди в рубашках с короткими рукавами.
– Лолита, – комментирую я.
– Похожа? – смеется Элла. – Нет, это я с отцом. Красивый, правда?
– Правда, – соглашаюсь я. – Догадывался, что ты не из детдома. И с корнями у тебя все в порядке. Видна порода, видна…
– Почему-то все принимали его за врача… Он преподавал, в университете… Куда же подевался мой "Смит энд вессон"? Прямо чудеса! Ладно, в другой раз…
Подозреваю, что его и не было никогда.
4. Сны и страхи
Девочка спешит вдоль берега горного ручья. Звенит тревожно колокольчик, привязанный к клетке, которую несет девочка. В клетке кудахчут две курицы и лежит рыба, похожая на большую селедку, блестит серебристо-синеватой чешуей. Уже у самого селения рыба выпадает из клетки. Нарастает тревога. Жители выбегают из своих домов. Стоят молча, в оцепенении. Девочка принесла беду. С перевала идет колонна амнистированных заключенных. Так уже было. Лет двадцать назад. Мужчины с ружьями, женщины с детьми, старики, старухи – все собираются в самом крепком доме. И превращают его в крепость. Уже слышен топот приближающейся колонны…
Длинный коридор. Серый свет промозглого осеннего дня, проникающий через пыльное стекло небольшого оконца вверху, не в силах рассеять мглу. Справа и слева череда дверей. Ближе к лестничной площадке, рядом с опрокинутым трехколесным велосипедом, вяло играет рахитичный малыш. Нужная квартира справа, почти в самом конце.
– Может не стоит? – снова спрашиваю Морокова.
Нет, он уже не может дать задний ход. Прямо помешался на этом чемоданчике-дипломате, в котором, скорее всего, будут грязные носки. Дверь открывается от легкого прикосновения. Желтая лампочка, голая, на длинном пыльном шнуре освещает убогое жилище. Две зловещие хари заняты своим воровским делом. Перебирают, сортируют награбленное.
– Еще не пришел! – бросает один через плечо.
Кажется, ему понравилась Мороковская куртка.
– Ладно, в следующий раз. – Тащу этого упрямца Морокова вон из квартиры.
Я завишу от него. Он – ведущий инженер, а я – просто. Один раз он уже пропадал без вести. Исчез. И никто ничего не знал. Пока, наконец, не пронесся слух, что он в психушке. Так-то он парень весьма добродушный, но иногда впадает в сильное озлобление. Кричит, брызжет слюной, косит сильно глазом и выворачивает губы. Мне кажется, что я уже давно не работаю в этой их богадельне. Но почему-то должен ходить на работу. С трудом как-то каждый раз преодолеваю проходную. Пропуск-то у меня отобрали при увольнении. А предприятие военное. Вот и приходится хитрить всячески, не сдавать при выходе пропуск… который у меня отобрали. Ну… это надуманное противоречие. Вполне может так быть, что одновременно отобрали, и он находится в кармане. Такой плоский, маленький, запечатанный в плексигласовую оболочку. А под ней я – усатый, молодой. И стоим мы с Мороковым во дворе дома, где я когда-то жил. Там еще приемный пункт стеклопосуды. Место удивительно спокойное. Солнечный свет пробивается сквозь листву деревьев. Потусторонний покой… И еще рядом прием макулатуры. В низеньком, обитом фанерой и жестью загончике. Окошко с разбитым стеклом и решеткой…
Входит, наконец, какой-то обормот с "дипломатом". Открывает его. Как завороженный смотрю на пистолет,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!