Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие - Юрий Николаевич Лубченков

Конная статуя Генриха IV на Новом мосту в Париже

Будучи яркой личностью переломной эпохи, он неминуемо жил и расходился, дружил и противодействовал, заключал мир и разрывал его со многими не менее колоритными фигурами своего времени, о которых века и века спустя с удовольствием вспоминают романисты и их благодарные читатели. Эти люди стали яркими знаменами на том стержне-древке, которой была персона короля-основателя. Столь яркими, что за изучением их жизненных перипетий следишь с неослабевающим интересом.

И, без сомнения, одним из самых ярких подобных знамен, как и положено каждому нормальному зятю, была его дражайшая теща Екатерина Медичи (13.04.1519–1589).

Через столетия один из лидеров Великой французской революции 1789 года, граф Мирабо, представитель родовитейшей знати, одним из первых возвысивший голос на короля, что и стало прологом революции, приведшей монархию на эшафот – таким образом, так сказать, паршивая овца в своем стаде, – циник, софист и любитель парадоксов, изрек: «В роду у меня был только один мезальянс – это Медичи». Изреченная фраза дышала антимонархизмом, ибо семейство Медичи давно и прочно переплелось с царствующим французским домом, эпатажем и некоим все же, заметим и примиримся, тщеславием.

Но из песни слов не выкинешь, да и правда дорогу проторит. Не говоря уже о том, что слово – не воробей. Действительно, для Франции, где до конца XVIII века существовало четкое членение на три сословия – два благородных и презрительное «третье», где каждый старался вывести своих предков прямо из библейских времен, пословица «Когда Адам пахал, а Ева пряла – то кто тогда был дворянином?» служила слабым подспорьем и утешением для невезунчиков. И вот в такое куртуазно-корпоративное общество семейство Медичи в Средние века, в самый расцвет подобных умонастроений, делает ряд блестящих прямо-таки прорывов – сразу на самый верх пирамиды. И это при том, что даже самые любезные и щедро награждаемые генеалоги не могли углубить семейное древо рода более чем на двести лет. Словом, на какой-то пустяк.

Основателем рода Медичи, вошедшим в историю как тираны Флоренции, запечатленные пером Никколо Макиавелли, покровители искусства и любители использовать утонченные яды, явился Аверардо Медичи, ставший в 1314 году гонфалоньером Флоренции. Гонфалоньер первоначально означал руководителя военных отрядов города, позднее это переплелось с должностью главы правительства. Вероятно, второе понятие в данном случае более справедливо, ибо Аверардо принадлежал к богатым городским купцам. Однако первое подлинно историческое лицо среди Медичи еще более позднего происхождения, Сальвестро Медичи, стал гонфалоньером в 1378 году, демагогически-демонстративно поддержав восстание «Чомпи» (буквально – валяльщиков шерсти), мелких ремесленников и рабочих, против олигархии старших цехов. Популизм и в данном случае послужил хорошей ступенью к диктатуре. Наследовавший ему Джованни занялся учреждением банков и, умирая, оставил своим сыновьям гигантское состояние, с которым те пошли на окончательное завоевание политической власти. Ходили упорные слухи, что основу этого состояния, равно как и сказочного богатства всего рода Медичи, составили сокровища папы Иоанна XXIII. Этот папа, в миру пират Балтазар Косса, оставил Джованни все, что имел, нажитое грабежами, ростовщичеством, продажей индульгенций, когда уезжал на Констанский собор, коему надлежало определить судьбу католичества. Там папа был смещен с поста первосвященника и посажен в тюрьму. Когда много лет спустя он вырвался оттуда и обрел свободу, выторговав себе за нее лишь кардинальскую шапку взамен утраченной папской тиары и потребовал у Медичи отданное на сохранение, тот ответил:

– Я получил все это на хранение от папы Иоанна XXIII и обязался все вернуть по первому его требованию. Я и отдам все папе Иоанну XXIII, когда он вернется…

Его старший сын Козимо Старший, по-видимому, знавший об источниках родового богатства, поставил Коссе часовню.

Он же получает от флорентийцев титул «отца отечества», что говорит, естественно, не о его благодеяниях, а о его влиянии. Козимо управлял городом как бы со стороны – через раболепствующие перед ним органы самоуправления республики; еще одна новость по отношению к уходящему, но еще цепкому и крепкому феодализму, где власть громогласна, открыта, тщеславна. За Козимо власть наследует его сын Пьетро, но ненадолго, а затем внук – Лоренцо Великолепный, меценат с замашками деспота, эстет, намеренно способствовавший падению нравов во Флоренции. Его сын был низложен в 1494 году жителями, возмущенными его трусостью и предательством, на которое он пошел, пообещав сдать крепости приближающимся французским войскам. Через восемнадцать лет власть Медичи во Флоренции была восстановлена. К этому времени во главе рода стоял папа Климент VII, который и пристроил внучку изгнанника, дочку герцога Урбино Лоренца II Екатерину, выдав ее за второго сына французского короля.

Лоренцо II был человек широких взглядов. За это свидетельствует то, что его сын, будущий узурпатор в своей семье и тиран, прославившийся во Флоренции разнузданным деспотизмом (за что и был убит), Алессандро был прижит им от невольницы-мавританки. И анекдот, ходивший о происшедшем якобы разговоре отца с дочерью Екатериной по вопросу о физическом недостатке ее жениха Генриха, будущего французского короля Генриха II, сына Франциска I:

– Умная девушка всегда сумеет стать матерью! – Хотя, признаем, часть цинизма здесь может быть списана на государственную мудрость.

На самом же деле отец не мог дать дочери подобного совета – и не потому, что он так не думал, а по более прозаической причине: ибо он умер 28 апреля 1519 года – буквально через несколько дней после того, как его вторая жена Мадлена де Латур д’Овернь умерла родами дочки. Таким образом Катерина с младенчества осталась круглой сиротой, ввергнутой в столь нежном возрасте в пучину кровавого противодействия флорентийцев владетельным поползновениям Медичи.

Когда Екатерине было девять лет, Медичи, незадолго до этого вновь изгнанные из Флоренции, осадили город. Республиканцы ответили комплексом самых разнообразных мер, включая и заточение дочери Лоренцо II в монастырь с лишением всего состояния. В монастыре по предложению лишь из-за этого вошедшего в историю Баттисты Чеи ее чуть было не поставили на стене между двумя зубцами под артиллерийский огонь. Вскоре последовало новое предложение, высказанное Бернарде Каастильоне: ни в коем случае нельзя отдавать Екатерину папе, как тот того требует, наоборот, ее должно отдать солдатам, чтобы те лишили ее чести, что покажет решимость защитников демократии и их силу. Такое вряд ли забудется впечатлительной сиротой, ежеминутно ждущей подвоха, но почти наверняка будет способствовать воспитанию определенных черт характера, не совсем приятных для окружающих в будущем.

После