Макабр. Война на восходе - Мила Нокс

Мария вскрикнула. Замогильный ужас сковал все тело, и последние остатки храбрости испарились.

— Моя тень… — донесся голос Янко.

Мария взглянула на сгущавшуюся темноту, которая быстро приняла вид безликого человека, казалось, сотканного из мрака, ненависти и цепенящего ужаса. Ноги Марии подломились, она упала на колени, а окрепшая рука тени сильнее сжала ее запястье.

Янко воздел грязные ладони:

— Возьми ее.

Тень надвинулась на Марию, женщина слепо забилась и закричала, пытаясь вырваться, но бесполезно. Цепкие руки мрака оторвали ее тело от земли и подняли в воздух. Пламя свечи на окне дернулось и погасло. Дверь со скрипом распахнулась.

— В лес! — приказал Янко.

И тень повиновалась.

Ветер носился над пустырем. Сдувал пыль со ступеней сторожевой башни, переносил на изъеденные временем зубцы. Трепал волосы Тео, но тот, не отрываясь, все смотрел на пять букв, начертанных Кобзарем на земле:

— ВОЙНА.

— Чего-о? — протянула Шныряла.

— Вы не ошиблись, — грустно ответил Кобзарь. — Йонва — он и есть Война. Или, как его звали по-латински, Bellum!

— Стоп, Беллум?

Санда ахнула и прикрыла рот ладонью.

— Беллумгард!

— Именно. — Кобзарь кивнул. — Беллумгард — башня в Черном Замке Смерти, замке, где хранятся самые страшные предметы из ее коллекции и, безусловно, именно там место для одного из главных чудовищ мира — для Войны. Беллумгард — «Башня Войны»! Там и находится трон Йонвы…

Змеевик вгляделся в Кобзаря.

— Он не взял нас с собой, когда мы оказались в Беллумгарде. Значит, железный венец…

— На самом деле его собственный. Йонва сам его выковал — этот артефакт может скрыть его от глаз Смерти, где бы он ни находился.

Санда нервно заломила руки:

— Помните, эти барельефы… На стенах и потолке… Люди с копьями в груди… Кричащие… Со страшными лицами… И эти рыцари…

— Да-да-да, — нетерпеливо заговорил Кобзарь, — Беллумгард — твердыня Йонвы! Вы, наверное, видели барельефы его прошлых «побед». Кто бы ни сражался по ту или эту сторону — победители не люди, а война. Даже выигрывая, люди несут потери, лишь война получает выигрыши — убитых. И, знаете, большего победителя мир не знал…

Макабр — партия, в которой бросают не кости, а людские сердца. И следующий ход за Йонвой.

— Знаете что, — подала голос Шныряла. — Меня ничего не удивляет. Смерть нас обманула? Ну, будто в первый раз! Путеводитель оказался предателем? Разве я не говорила, что вы ведете себя как толпа баранов, еще и друга остав…

Шныряла метнула взгляд в сторону Тео и осеклась.

— …не хотели слушать меня, и все тут! Я же чуяла подставу! И заметьте — я одна не поклялась своим истинным именем ради этого Йонвы, чтоб у него зенки повылазили! А вы так сразу — ой, спаситель наш, Путеводителюшка, конечно-конечно, сейчас поклянемся!

Шныряла сплюнула:

— Меня удивляет одно: почему вы такие идиоты? Будто не Йонва слепой, а вы!

Кобзарь воздел палец к небу:

— Ну, не забывайте, что у Йонвы с собой был артефакт лжи…

— Четки, что ль?

— Именно — хрустальные четки, которые искажают любое сказанное слово или взгляд! Таким образом Йонва усиливает свой природный дар — лгать…

— Отличный дар! А не могла природа выдать ему какой-нибудь другой? Ушами шевелить, например?

Ветер усилился — летящие над землей порывы трепали молодую траву, раздували полы кожухов, рвали волосы, — и оттого стало неуютно и тревожно. Ошарашенный новостью, Теодор поднял беспомощный взгляд на Китилу — над крышами еще взлетали струйки фейерверков, рассыпая искры, но уже таяли; город погружался в ночь. Игроки зароптали и зашумели.

Кобзарь покачал головой.

— Так я и думал, — пробормотал он.

Шныряла размахивала руками и вопила «идиоты», Змеевик неопределенно мычал, Раду пытался что-то втолковать Санде, но та недовольно отступила от альбиноса. Кобзарь свистнул, и с подножия холма поднялся малюсенький вихрь, Глашатай сунул руку в воронку, вытянул большой сияющий громкоговоритель и приложил его ко рту:

— ТИ-И-ИХО!

Эхо отлетело от каменных стен и жутко исказилось — звук голоса Глашатая, казалось, достиг самых небес. Фейерверки вдруг погасли, игроки Макабра умолкли. Кобзарь опустил рупор:

— Я прошу вас, не ссорьтесь! Неужели вы не видите? — Он был в отчаянии. — Ну, хоть ты, Тео!

Теодор поглядел на лица игроков, перекошенные от гнева, и понял.

— Они под действием Йонвы?

— Ну хоть один очнулся! Так, послушайте теперь меня. Вы все! Хоть с ваших глаз спала обманная пелена, вы все равно ссоритесь — видимо, Йонва копнул так глубоко, что затронул самое дурное в каждом… Но вы должны вспомнить: вы друзья. Думаете, друзья не совершают ошибок? Не ругаются? Чушь! Правда в том, что друзья придут на помощь, когда все остальные — с кем ты даже не ссорился — отвернутся.

Вилочка, хрустальный глаз и пружинка истерично позвякивали на груди Глашатая.

— Макабр — больше, чем просто игра. Макабр — это война. Предсказано, что именно война во время великой кометы, — Кобзарь указал на хвостатую звезду, сияющую над руинами, — станет для людей последней.

— О чем вы? — сощурилась Шныряла.

Кобзарь сжал пуговицу-сердечко под ключицей и нервно зашагал по площадке:

— Понимаете… Йонва… Он не просто хочет позабавиться… Он — ненависть… Гнев… Ярость… Единственное, чего он жаждет — уничтожить всех людей до последнего!

— Э-э… зачем? — хмыкнула Шныряла. — Шило в одном месте не дает покоя?

Кобзарь покачал головой:

— «Война видит все, но она слепа» — так говорят в Полуночи. Йонва видит столько человеческих пороков, что обезумел и не в силах расслышать за криками гнева тихий голос любви. Он не человек. Беллум возник в тот миг, когда возникли люди — это существо породили они. Война будет существовать до тех пор, пока на земле остается хоть один человек. Ему тысячи и тысячи лет — ведь кровавый след битв тянется сквозь всю историю человечества, и все это время Йонва мечтает лишь об одном: заставить людей перебить друг друга и исчезнуть самому.

— Как так?!

— Когда на земле не останется людей, не останется войн, и Беллум исчезнет. Вся его жизнь — это заточение в Ноктумгарде и попытки вырваться на свободу. Не лучшая судьба, верно? Йонва хочет прекратить свои мучения.