Отражение удара - Андрей Воронин

Орудуя тряпкой, Илларион с сомнением покосился на дверь квартиры напротив. Неделю назад туда въехали новые жильцы, и он до сих пор не понял, есть у них дети или нет. Если есть, то все, в общем, понятно, и останется только вежливо попросить самого младшего из соседей больше так не делать. А если нет?

Вчера соседи справляли новоселье, и ему с огромным трудом удалось отклонить настойчивые просьбы присоединиться к веселью. Соседи были как соседи, но Илларион не любил шумных незнакомых компаний.

Может быть, причина в этом?

— Ну-ну, — тихо сказал себе Илларион, — скажешь тоже. Они же взрослые люди. Кем это надо быть, чтобы в их возрасте разрисовывать соседские двери?

Он прополоскал тряпку под краном в ванной, запер дверь и легко сбежал по лестнице. Неприятный осадок, оставленный хулиганской выходкой неизвестного художника, исчез, стоило Иллариону повернуться к двери спиной. В самом деле, подумал он, бесшумно сбегая по ступенькам, что случилось-то? Мелом по двери — это не ножом по спине, это пережить можно… Да и ножом по спине — тоже ерунда, плавали, знаем…

Выбежав во двор, он остановился, как вкопанный, и потряс головой, не веря глазам. Старый оливково-зеленый «лендровер», стоявший на своем обычном месте недалеко от арки, имел какой-то непривычно сиротливый, обиженный вид. Вначале Забродов даже не понял, в чем дело, и лишь подойдя поближе, убедился в правильности первого впечатления, Все четыре колеса «лендровера» были проколоты.

Осевшие шины черными блинами распластались по мокрому асфальту двора, и Илларион без труда обнаружил на них оставленные ножом порезы. Озадаченно, он осмотрел колеса, разогнулся и на всякий случай ударил кулаком по укрепленной на капоте запаске.

— Ага, — сказал он. — Разрешите доложить: не четыре колеса, а пять. А надпись где же?

Еще раз обойдя машину кругом, он обнаружил то, что искал: на левой передней дверце красовались те же три буквы, что и на двери квартиры, только на этот раз неизвестный художник воспользовался не мелом, а каким-то острым предметом — возможно, обыкновенным гвоздем.

Илларион с силой втянул воздух через стиснутые зубы, не замечая, что дождь кончился. Право, это уж слишком.

— За такие дела надо руки обрывать, — вслух сообщил он пустому двору.

Он испытывал те же чувства, что и прохожий, которому посреди людной улицы вдруг вывернули на голову содержимое ночного горшка. Это была злость пополам с недоумением: за что, собственно? Он попытался припомнить, не было ли у него в последнее время конфликтов с местной шпаной, но тут же махнул рукой; припоминать было совершенно нечего, после одной или двух давних стычек окрестная братва сохраняла по отношению к нему вежливый нейтралитет. И потом, подобная мелочная месть была даже этим шакалам не к лицу.

Происшествие было совершенно необъяснимым, но от этого не менее обидным, тем более, что Забродов намеревался в ближайшее время отправиться в одну из своих экспедиций по окрестностям. «Вот так прокатился», — подумал он. Думать о том, в какую сумму обойдется ремонт, ему не хотелось. У него был знакомый автомеханик, способный устранить любую неисправность буквально голыми руками, но даже этому кудеснику было не под силу сотворить из ничего пять автомобильных шин и краску для изуродованной дверцы.

Жалобно насвистывая, Илларион огляделся по сторонам, с сомнением почесал кончик носа и неторопливо направился к выходу со двора. Ни о какой зарядке теперь не могло идти речи, но упускать возможность пробежаться не стоило, и потому, миновав арку, он ускорил шаг, а потом и вовсе перешел на бег.

Физическая нагрузка, как всегда, помогла справиться с отрицательными эмоциями, и, пробежав в среднем темпе три квартала, Забродов успокоился. Он свернул во двор старого, сталинских времен дома с облезлыми лепными украшениями на фасаде, пересек его по диагонали, ныряя между облетевшими кустами сирени и перепрыгивая через полусгнившие скамейки, и вошел в крайний подъезд. Поднявшись на третий этаж, он позвонил в дверь, борясь с искушением найти где-нибудь гвоздь и нацарапать на этой двери то же самое, что недавно прочел на своей.

Звонить пришлось долго, но в конце концов за дверью раздались шаркающие шаги, и на пороге возник совершенно раскисший со сна амбал лет двадцати пяти со стриженой остроконечной головой, одетый в мятые спортивные трусы. Руки по локоть были синими от наколок, а под глазами темнели тяжелые мешки нездорового фиолетового оттенка. Он недоуменно поморгал на Иллариона розовыми, как у кролика, глазами, и наконец узнал.

— Ты что, служивый, — зевая, спросил он, — охренел? Кому не спится в ночь глухую…

Илларион шагнул вперед и неуловимым движением схватил собеседника за нос.

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, — сказал он, задвигая амбала в квартиру и входя следом.

— Э, полегче! — гнусаво крикнул амбал, благоразумно держа руки опущенными вдоль тела. — Ты что, белены объелся?

— Это ты белены объелся, — сказал Забродов, толчком усаживая его на развороченную постель и выпуская его нос. — Мы как с тобой договаривались? Мы договаривались, что ты и твои гаврики будете меня за километр обходить, так?

— Ну, — утвердительно проворчал хозяин, осторожно проверяя, на месте ли нос. — Чем ты недоволен-то, не пойму?

— А ты не знаешь?! — спросил Илларион. Чувство, что он пришел сюда напрасно, не оставлявшее его с самого начала, превратилось в почти стопроцентную уверенность. — Слушай, — продолжал он, — какая-то зараза сегодня ночью изуродовала мою машину. Прокололи все колеса и поцарапали дверцу. Имей в виду, Репа, я этого так не оставлю…

— Погоди, — шмыгая пострадавшим носом, перебил его Репа. — Прокололи? Это ты не по адресу. Вот если бы сняли — это да, это совсем другой базар. А прокололи… Нет, это не ко мне. За кого ты нас держишь, в натуре? Надо же — прокололи…

— Может быть, кто-то из твоих придурков развлекался? — спросил Илларион. — Учти: поймаю — ноги вырву и обратной стороной в задницу вставлю.

— Фильтруй базар, — осторожно огрызнулся Репа. — Тоже мне, король нарисоваяся… Вламывается ни свет ни заря, руки распускает…

— Не понял, — сказал Илларион.

— Чего ты не понял? Нет, ты, конечно, мужик крутой, не спорю, а только быть бы тебе поосторожнее. Один, знаешь ли, в поле не воин. Как бы чего не вышло.

Некоторое время Илларион с интересом разглядывал Репу, как редкостное насекомое, потом сделал шаг к кровати. Амбал отпрянул.

— Вот, — назидательно сказал Илларион. — Ведь боишься же. Зачем тогда гавкаешь? Это ты недоумками своими командуй, а я уж как-нибудь сам разберусь, что к чему. Так ты уверен, что это не ваши?

— Зуб даю, — сказал Репа и для убедительности коснулся большим пальцем крупных желтоватых зубов. — Сам посуди, на кой хрен нам это надо? Что нам, по-твоему, делать нечего?