AMERICAN’ец. Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого - Дмитрий Миропольский

Поляк явился в английское посольство в тот час, когда братья Толстые уже воздали должное водке с бужениной, посмаковали ночное приключение, вздремнули — и снова сели за стол, где ждал их запечённый сом.

Скромно одетый, по-военному подтянутый господин лет тридцати перемолвился парой слов с секретарём посла, который проводил его потайной лестницей в кабинет. Там после непродолжительного ожидания Василий Семёнович встретился с графом Кэткартом.

Консервативный британец и в собственном кабинете отдавал предпочтение мебели мастера Чиппендейла, столь модной в ушедшем веке — лет тридцать пять назад, когда Уилл Кэткарт был ещё совсем молод. Искусная готическая резьба покрывала большие, поблёскивающие стёклами книжные шкафы и солидное бюро красного дерева; рисунок повторялся на удобных креслах. В одно из них, грузно опершись на подлокотники, опустился посол. Поляк остался стоять рядом с резными напольными часами.

— Надо полагать, вы уже знаете о печальном происшествии, — сказал сэр Уильям на хорошем французском и продолжил, не дожидаясь ответа: — Очевидно, вы знаете и того, кто отправил нашего друга Брэдшоу на небеса.

Огонь-Догановский по-французски тоже говорил неплохо.

— Увы, да, — с притворным вздохом подтвердил он. — Мы не представлены с графом Толстым, однако со времени своего возвращения в столицу он слишком заметен. Я вообще стараюсь держать в поле зрения таких… э-э… возмутителей спокойствия. Склонность Фёдора Ивановича к игре также представляет известный интерес. Кроме того, благодетель мой Николай Петрович Резанов в письмах ко мне давал графу в высшей степени нелестные характеристики…

— Не будем тратить времени, — прервал его речь сэр Уильям. — Легко догадаться, о чём я хочу просить вас по старой памяти. Граф Толстой должен получить по заслугам. Позвольте узнать, как это можно устроить.

К такому разговору Огонь-Догановский готовился, но не предполагал, что дело так быстро примет крутой оборот.

— Видите ли, ваше превосходительство, — неуверенно начал он, — граф Толстой — непростая штучка. Я же говорю, он слишком заметен для того, чтобы вот так, вдруг, на ровном месте…

— К делу, к делу! — Посол в раздражении повысил голос; голова продолжала болеть даже после того, как он попытался победить опий настойкой сарсапариллы, а тиканье кабинетных часов молоточками отдавалось в мозгу. — Вы знаете, что мне нужно. И за то, что мне нужно, я плачу хорошие деньги. Очень хорошие!

— Я всё понимаю. — Василий Семёнович мялся, изображая покорность. — Я всё понимаю и совершенно искренне готов помочь. Однако посудите сами. Самым простым и естественным было бы обратиться к услугам… э-э… наёмных профессионалов. Но граф Толстой — фигура грозная. Поверьте, я весьма хорошо осведомлён о его боевых заслугах. И смею вас уверить, у всех наёмников, которых можно приискать на скорую руку, против Толстого кишка тонка…

«По-русски получился бы отменный каламбур», — некстати подумал поляк, извинился перед англичанином за просторечие и продолжил размышлять вслух.

Толстой должен умереть, это ясно. Дело надо сделать наверняка с первого раза: несколько попыток — непозволительная роскошь. Однако те, кто есть под рукой, вряд ли смогут одолеть графа. И даже если наёмник сумеет подобраться к жертве, появляется другая опасность. Положим, Толстой убит, а убийца схвачен — ведь скорее всего, так и будет. Нет сомнений в том, что на первом же допросе он выдаст, кто его подослал, и след неминуемо приведёт к британскому посольству. А политическое убийство столичной знаменитости грозит серьёзным международным скандалом с непредсказуемыми последствиями.

Того хуже, если граф выживет и узнает о заговоре. Можно не сомневаться: туго придётся даже сэру Уильяму, не говоря уже о Василии Семёновиче и обо всех, кто подвернутся Фёдору Ивановичу под горячую руку. Скандал между Россией и Англией сделается неотвратимым, а этим не преминут воспользоваться французы: отношения Петербурга с Лондоном, даже не слишком прочные, для Парижа — кость в горле.

Конечно, можно бы найти в Европе профессионала, который сумеет убить Толстого и ускользнуть. Это получится очень нескоро, это получится очень дорого… И главное: кто сможет гарантировать, что с иностранным наёмником не случится то же, что и с местным? Вообще стоит ли наказывать убийцу Брэдшоу, ставя под угрозу хрупкий союз двух империй?

— Нет, — сказал Огонь-Догановский, — воля ваша, но по моему скромному разумению вариант с наёмным убийцей отпадает. Другое дело, если Толстой будет убит на дуэли…

— Именно эта мысль давно крутится у меня в голове, — снисходительно заметил сэр Уильям, — долго же вы до неё добирались!

Поляк пропустил колкость мимо ушей — и припечатал англичанина следующим рассуждением.

— К сожалению, в случае с дуэлью перспектив ещё меньше. В свои невеликие годы граф дрался множество раз на трёх или четырёх континентах. И до сих пор жив-здоров, чего не скажешь о большинстве его противников. Прошу простить великодушно, но если вы представляете себе дворянина, который согласится даже за большие деньги вызвать графа Толстого на дуэль, то я — нет.

Британский посол стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— То есть вы хотите сказать, что мы ничего не можем поделать и убийца Брэдшоу останется безнаказанным?!

Огонь-Догановский развёл руками и кивнул, но тут лицо его переменилось. Поляк улыбнулся — и сей же миг превратился в милейшего Василия Семёновича, которого знали и любили в свете.

— Есть только один человек, который нам нужен, — голос его зазвучал мягко. — Единственный, кто наверняка убьёт графа Толстого безо всяких нежелательных последствий. Этот человек — он сам!

Вечером того же дня кузены Толстые званы были князем NN и прикатили в особняк на самом Невском проспекте.

— Вот это я понимаю! — войдя в гостиную, Фёдор Иванович толкнул в бок Фёдора Петровича и указал ему на пожилого господина с красно-сизым цветущим носом. — Что, братец? Немало ещё попить придётся, покуда случится нам такая же награда!

Однако вскорости граф заметил, что господин этот отказывается от бокалов с вином, которые предлагали с подносов лакеи, а пьёт одну лишь воду.

— Да это самозванец! — вознегодовал Фёдор Иванович. — Как смеет он носить на лице признаки, им не заслуженные?!

Фёдор Петрович испугался, что кузен пожелает наказать господина за обман: тут и почтенный возраст не спас бы. Но, по счастью, скорого на расправу молодца уже отвлекли другие гости.

Ах, как не хватало Фёдору Ивановичу общества в годы странствий! И как он упивался теперь вниманием, которым дарила его блестящая петербургская публика…

…хотя, правду сказать, столичный свет вообще был для него предметом весьма новым и малопривычным.

Со многими Толстые могли поспорить своей знатностью. Но предки обоих Фёдоров изрядно потерпели от прежних государей: одни оказались сосланы, других лишили имущества… Старинный род Толстых обеднел. Мальчиков растили вдали от столицы, в поместьях, где жизнь была недорогой, вольготной — и смертельно скучной. Со временем их забирали из деревни и отдавали в военное обучение, чтобы за скудостью фамильных средств юноши самостоятельно пробивались по службе. Так и Фёдоры Толстые, подобно прочим родственникам своим, оказались в столице и попали в Морской кадетский корпус.