Зеленые холмы Калифорнии - Екатерина Вильмонт

Но он умел ограждать меня от этого. Я никогда не находиласледов помады, чужих вещей, я просто знала, и все. Знала. Потому что любила. Яне устраивала сцен ревности – зачем? Такова жизнь. Но я страдала, еще какстрадала… Однако утешалась тем, что физическая измена – это ерунда… И самаиногда ему изменяла, так, для восстановления справедливости. Ни разу за всегоды я не замечала и не чувствовала, что он влюблен в кого-то, и всегдачувствовала и знала, что любит он меня. Натэлла уверяла, что по поведениюмужчины в постели можно определить, изменял он тебе или нет. Но я никогданичего такого не замечала, он всегда был весьма изобретателен в постели. Он былстарше меня на пятнадцать лет, но с годами в моем отношении к нему появилоськроме всего прочего еще и что-то материнское – чем бы дитя ни тешилось… А впоследние годы я и вовсе успокоилась – ему стало не до баб. Перестройка,конверсия, да и возраст. Помню, мы однажды здорово поссорились. Когда былопринято решение о выводе наших войск из Афганистана, он расстроился. Я пришла внегодование. А он кричал:

– Да пойми ты, это моя работа, я сделал по их заказутакой комплекс! И его даже не успеют применить!

– Но ведь это же смерть для тысяч людей!

– А ты что, не знала, чем я занимаюсь? Именно смертью!Всю свою жизнь! – Потом он спохватился, понял что-то: – Лёка, думаешь, яне знаю, что эта война – ужас, преступление и все такое? Сколько наших парнейпогибло, сколько еще бед она наделает в будущем, эта чертова война, но… Ты развене замечала, что мы никогда не говорим, что работаем на оборонку, всегда только«на войну»…

Он был прекрасным отцом, обожал Ариадну, и это он настоял,чтобы родилась Стаська.

– Никаких абортов! Вырастим, воспитаем, вот скоро менятурнут на пенсию, чем прикажешь мне заниматься? Буду внука растить. Или лучшевнучку! Да, девочки лучше, их на войну не забирают! А я выращу такую девчонку,чтобы умела за себя постоять! Тобой, Адька, мне некогда было заниматься, затовнучку я возьму на себя! А ты живи, учись, работай, можешь еще и внучка потомподкинуть, я не возражаю!

Он же настоял, чтобы Стаську назвали Станиславой, в честьего отца. Сейчас я часто думаю о том, что он вовремя умер. Не дожил до полногокраха армии, хоть никогда не был военным, и всей той системы, которой истовослужил всю жизнь. В том мире у него было свое место, а в новом он его не нашелбы, превратился бы в жалкого брюзжащего пенсионера. Нет, он просто покончил быс собой.

Мне повезло в жизни, что я встретила такого человека и жилаза ним как за каменной стеной.

Я еще училась в театральном, и одна девочка с нашего курсапригласила меня к себе послушать записи Вертинского – отец подарил еймагнитофон. Тогда Вертинский был почти забыт. Помню, мы сидели у них на кухне,слушали Вертинского и пили домашнее вино из чайных чашек, на всякий пожарныйслучай, для маскировки, заедали жирнющим печеньем курабье и курили –разлагались, одним словом. Я совершенно влюбилась в песни Вертинского, особенноменя пленила одна, которую я с тех пор нигде и никогда не слышала. Там былитакие упоительные строчки:

Вами бредят в Лондоне и Вене,

Вами пьян Мадрид и Сан-Суси,

Это ваши светлые колени

Вдохновили гений Дебюсси.

И забыв свой строгий стиль латинский,

Перепутав грозные слова,

Из-за вас епископ Лотарингский

Уронил в причастье кружева…

Боже мой, как кружилась голова от этих строк у молоденькихстуденток театрального училища… Как хотелось и верилось, что из-за нас тожебудут сходить с ума если не епископы (епископы нас тогда совсем не занимали),но какие-то знаменитые, талантливые, могущественные мужчины… Но главное –европейские столицы. Когда мы слушали эту песню, наверное уже в десятый раз, вдверях вдруг раздался голос:

– Так! Это что за образ жизни? Мы обмерли от ужаса. Вкухню вошел отец подружки, генерал в штатском, а с ним мужчина помоложе, мывскочили, я зажала в кулаке окурок, а генерал схватил со стола чашку и отпилглоток.

– Гляди, Леонид, как молодежь время проводит, а?Вертинский, вино, сигареты! Этому вас в институте учат?

Голос у него был грозный, а в глазах плясали веселые черти.Он и сам был подшофе.

– Это ваше счастье, что я тут парней не застал!Леокадия, брось окурок, а то руку сожжешь, дурища! Ну вот что, девки, быстрозаметайте следы оргии и собирайте на стол! Мы голодные! Ольга, грей ужин, чтобык приходу матери все было чинно-благородно.

Мы, поняв, что гроза прошла стороной, метнулись выполнятьприказание, но я все время чувствовала, что этот Леонид то и дело на меняпосматривает. Но он же такой старый!

– Лёка, смотри, как он на тебя лупится, – шепнуламне Олька. – Потрясающий мужик, между прочим.

– А сколько ему лет?

– Тридцать четыре.

– Но он же старик!

– Много ты понимаешь! Мужчина в самом соку!

Почему-то от ее слов меня бросило в жар.

Потом мы вчетвером ужинали, и Леонид вызвался меняпроводить. Я была жутко смущена, но в то же время мне это польстило. Олькауспела нашептать, что он очень крупная шишка для своего возраста, без пятиминут доктор наук и еще, что он вдовец.

У него была бежевая «Волга». Это меня добило. Самое смешное,что он тоже был смущен.

– Куда вас отвезти, Леокадия?

– До ближайшего метро. А то мне далеко.

– Нет уж, я вас до дома довезу. Вы где живете?

– В Черемушках.

– Значит, едем в Черемушки. Какое у вас имя красивое –Леокадия. Никогда не встречал девушек с таким именем. Только по радио слыхал –Леокадия Масленникова, певица такая есть. Знаете?

– Знаю.

– А вы, значит, актрисой быть собираетесь?

– Да.

– У вас получится. Вы красивая, и голос у вас…

– Этого еще мало.

– Ну и талант, наверное, есть, если приняли в институт…

– Этого тоже еще мало.

– А что же еще нужно? Блат?

– Нет, везенье.

– А вы разве невезучая?

– Да нет, не сказала бы…

– А парень у вас есть? Хотя что я спрашиваю, еще бы…такая девушка…

И что-то в его голосе было такое, что я испугалась. Что-тотакое, что бывает раз в жизни… так мне тогда показалось. И я почему-тоответила:

– Нет, парня у меня нет. Был и сплыл.

– А сколько вам лет, Леокадия?

– Девятнадцать.

– Ох, грехи наши тяжкие, – засмеялся он.

– Какие грехи?