Покойся с миром - Роджер Желязны

Тем не менее я молил Бога о том, чтобы слухи о происшествии в Нью-Йорке не дошли до моей сестры Сьюзен, которая счастливо вышла замуж, родила троих детей и по-прежнему присылала мне поздравительные открытки и письма, правда, последние редко. Или до отца, который пришел бы в ярость и, может быть, даже немного забеспокоился обо мне. Дело в том, что он с утра до вечера занимается античными авторами (переводит их заново или учит этому других людей), а переделка, в которую я угодил, могла отвлечь его от любимого дела. Мать никогда мне не признавалась, что он разговаривает во сне, но я готов биться об заклад: если разговаривает, то на греческом или латыни. Что касается моего брата Джима, самодовольного профессора, на его реакцию мне было совершенно наплевать.

Лэнгли оказался зеленым, и мы миновали несколько указателей, которые направляли нас к пункту назначения. Я никогда не бывал здесь прежде и должен признаться, вид городка лишь отчасти соответствовал моим представлениям. Здание находилось на огромном участке земли, окруженном деревьями. Ничего зловещего в нем не было. Архитектурный стиль можно было назвать административным середины двадцатого века, само здание — громоздким. Из первых двух этажей вырастали пять башен, которые, судя по всему, были соединены между собой. Они поднимались еще на пять этажей — до арки из бетона и стекла. Для больницы все это смотрелось бы неплохо.

Мы въехали в ворота и остановились на стоянке, где было зарезервировано место. Когда направились к сияющей груде бетона и секретов, я попытался догадаться, в какую именно часть здания меня приведут. Тщетно. Вот если бы у меня была красивая девушка и моток бечевки…

За дверьми нас встретили вооруженные охранники. Мои конвоиры показали им удостоверения, о чем-то с ними пошептались и начали заполнять бланк. Судя по всему, этот бланк касался меня, потому что его обменяли на огромный пластиковый пропуск, который передали мне, посоветовав не потерять. Они взяли пропуска и себе и повели меня внутрь, остановившись на минуту у киоска, чтобы я смог купить сигареты.

Пока мы шагали по длинным унылым коридорам, поднимались на лифте, чтобы пройти по другим длинным, не менее унылым коридорам, время от времени предъявляя свои пропуска, я успел заметить плакаты, которые объясняли, как следует готовить секретные документы для уничтожения, и графики их вывоза. Слышались стрекотание печатных машинок, звонки телефонов. Моя тревога возрастала прямо пропорционально благодушному выражению лиц моих сопровождающих. Они улыбались, кивали, даже перекидывались двумя-тремя словами со встречными людьми, которые удостаивали меня лишь беглыми взглядами. Я чувствовал себя здесь чужаком.

Мы миновали несколько запертых дверей, прежде чем подошли к одной, открытой. Мне жестом предложили войти в помещение, которое оказалось пустым кабинетом. Я вошел.

Это была комната метров двенадцать на десять, пол застлан желтоватым ковровым покрытием, стены коричневые, пять книжных шкафов со стеклянными дверцами, кроме того, несколько со вкусом подобранных гравюр. Небольшой стол для совещаний, множество стульев и огромный сверкающий письменный стол, на котором два телефона, диктофон, устройство внутренней связи, незапятнанное пресс-папье, аккуратно разложенные ручки и блокноты, календарь и несколько бронзовых детских башмачков. Окна — их было пять — только в стене за столом. Справа от меня в углу стояли два картотечных шкафа и секретарский стол.

Я сел на стул в конце стола для совещаний, поближе к письменному столу. Сопровождающие, поколебавшись, тоже сели — агент, что поменьше ростом, строго напротив меня, тот, что покрупнее, — слева.

Я придвинул к себе пепельницу, открыл пачку и предложил сигареты сопровождающим. Они отрицательно покачали головами, поэтому закурил только я.

— Долго нам ждать? — спросил я наконец.

Сидевший напротив пожал плечами, но потом все же соизволил ответить:

— Мы пришли рановато.

Он старался не глядеть мне в глаза. Впрочем, ни один из них с самого начала не был настроен познакомиться со мной поближе. Они всегда отворачивались, когда я смотрел на них, хотя я сам часто чувствовал на себе их взгляды и несколько раз замечал, что они внимательно меня рассматривают.

Наконец я услышал шаги и голоса, и в комнату вошли двое. Мои сопровождающие встали. Я — нет.

Обоим мужчинам было за пятьдесят. У того, кто направился к письменному столу, была лысина, окруженная седыми волосами, очень толстые очки на носу и изборожденное глубокими морщинами, правда улыбающееся, лицо. Его спутник был довольно тучным и очень румяным. Одет он был в темный костюм с жилетом, цепочкой и ключиком «Фи Бета Каппа».[1] На меня он посмотрел подозрительно.

Первый, словно опомнившись, повернулся ко мне и протянул руку.

— Меня зовут Пол Коллинз, а это доктор Бервик.

Я встал и пожал им руки. Коллинз сказал моим сопровождающим:

— Спасибо, я вас больше не задерживаю.

Сопровождающие вышли, и Коллинз предложил мне сесть. Некоторое время мы с ними рассматривали друг друга. Я не знал ни одного из этих мужчин, но фамилия Бервик заставила сцепиться друг с дружкой ржавые зубчатые колеса где-то в глубине памяти. Однако машина памяти отказалась провернуться и выдать ответ. Я смог вспомнить только, что когда-то что-то слышал об этом человеке.

— Кажется, в Нью-Йорке у вас возникли некоторые неприятности, — сказал Коллинз, по-прежнему улыбаясь.

— Я не совершил никакого преступления, в чем бы меня ни обвиняли. Кроме того, лично я уже никак не могу повлиять на ситуацию.

— Может быть, я могу, — сказал Коллинз.

— Объясните.

Вместо ответа он наклонился и открыл ящик или дверцу своего стола, как мне показалось, несколькими ключами. Выпрямившись, положил на стол толстую картонную папку и перевернул несколько страниц.

— Судя по всему, — сказал он, — вы свободно говорите на немецком, итальянском и французском, а также до определенной степени владеете некоторыми другими языками… Кроме того, вы получили хорошую подготовку по основам классических языков. Никогда не помешает.

— Я учился в Европе, — сказал я. — Уверен, ваше ведомство не нуждается в переводчи…

— Да, — перебил он меня. — Кажется, в Тюбингене? Но с Карлом Бернини вы познакомились в Риме.

Я ничего не ответил, и он продолжил:

— Вернувшись в Штаты, вы добровольно поступили на военную службу, окончили краткосрочные курсы подготовки офицерского состава и, получив офицерское звание, прошли ускоренный курс обучения в службе разведки.

Я хмыкнул.

— Затем вас несколько раз посылали в зоны боевых действий, — продолжил он, — прежде чем поручить более засекреченную работу за линией фронта. Четырежды вы признавались пропавшим без вести, дважды погибшим в бою.