Все мы не красавцы - Валерий Попов

По утрам мы все вместе поднимались в лифте. Лифт был большой, жёлтый изнутри, и в нём горела лампочка. Лифт поскрипывал, шёл вверх, и все в нём молчали. Все понимали, что нельзя так стоять, что надо что-то сказать, быстрее что-то сказать, чтобы разрядить это молчание. Но говорить о работе было ещё рано, а о чём ещё говорить, — никто не знал. И такая в этом лифте стояла тишина, хоть выпрыгивай на ходу. Честное слово, легче было пешком идти. Но я снова и снова ехал в этом проклятом лифте. Однажды я даже взял с собой детскую дудочку, чтобы заиграть на ней, только лифт в этот день сломался. Но во мне уже поднималось какое-то упрямство и веселье. В этот день после работы я сидел в раздевалке, стряхивая с пиджака опилки. Тут вошли Лёва и ещё один, Шепмековский. Лёва громко рассказывал про лунатиков, про их огромную силу. Тут я кончил завязывать шнурок и спокойно сказал:

— Это верно. Вот я, например, лунатик. Сегодня ночью луна была, так я свою железную кровать узлом завязал.

Все засмеялись. И я тоже.

После этого я стал замечать, что очень изменился. Раньше, когда я сидел один в раздевалке перед своим шкафчиком и кто-нибудь входил, — я тут же выходил. А теперь я оставался. Совершенно спокойно. И даже с удовольствием.

14

Я кончил работать, и лето уже кончилось. Я лежал на горячем песке и чувствовал запах сосен и пытался сосчитать их по запаху. Потом я вставал и шёл по пляжу, и снова падал на песок, и лежал. Я был не один. По пляжу бродило много людей, жующих длинные сосновые иголки, снимающих с лица тёплую осеннюю паутину, улыбающихся счастливо и сонно.

15

Первого сентября мы собрались в непривычном классе. Каждый чувствовал, что как-то изменился за лето и все другие как-то изменились, и никто ещё вроде не знал, что делать и как себя вести: все немножко позабыли прежних себя и прежних других, и уже не было ясно, как прежде, кто хороший и кто плохой, кто главный и кто не главный.

Соминич ходил по классу и всем говорил:

— А я вот форму порвал. И не жалею. Потом он стал настойчивей и говорил:

— А я вот форму порвал. И тебе советую.

Но никто его не слушал. Мы стояли у окна и осторожно говорили про лето. И из этого разговора я почувствовал, каким важным это лето было для каждого из нас. Я стоял и говорил вместе со всеми и даже не вспоминал, как мне раньше это было нелегко. После уроков нам не хотелось расходиться. Мы пошли все вместе по улице. Нам хотелось что-нибудь сделать вместе, но мы ещё не знали что. Вдруг Соминич достал пачку папирос и сказал: «Закурим?» Все закурили. Мы шли по Невскому и курили. Вдруг запахло палёным.

— Ребята, — сказал Слава, — кто-то из нас горит. Никто не признавался. Мы шли дальше.

У меня из рукавов повалил дым, но я всё говорил, что это ерунда, неважно, не стоит обращать внимания.

— Ну, смотри, — сказал Слава.

Из-за пазухи у меня показалось пламя.

— Ладно, хватит, — сказал Слава, сорвал с меня пальто, бросил в лужу и стал топтать.

А я стоял в стороне и плакал. Мне не так было жалко пальто, хотя я сшил его на заработанные деньги, главное, я боялся, что ребята по этому случаю вспомнят, каким я был раньше, и всё начнётся сначала.

Пальто уже горело большим и ярким пламенем. Дым поднимался до второго этажа…

И вот ко мне подошёл Слава и молча протянул пуговицы…

Мы сели в автобус и поехали. Я смотрел на ребят и всё боялся, что сейчас начнутся насмешки, как раньше. Но нет, они смотрели на меня хорошо. А Слава всё говорил, что весь класс весь год будет собирать весь утиль, и все деньги пойдут мне на пальто. Он даже пошёл со мной, чтобы сказать это моим родителям.

— Привет, — сказал я, входя в кухню, — а у меня пальто сгорело.

— Хорошо, — сказала мама.

— Это как же хорошо? — спросил я.

— А? То есть плохо, конечно, плохо, — сказала мама, рассеянно улыбаясь.

— Да ты что? — сказал я. — Не понимаешь?

— Тише, — сказала мама, — подумаешь, пальто!

Мы заглянули в комнату. Отец сидел за столом, а перед ним был мужчина с бородой. Они тихо говорили и осторожно касались друг друга, словно оба они были хрустальные.

Класс был уже нагрет солнцем, на партах от стёкол дрожали узорные тени, было тепло, пыльно.

И все мы смотрели в окна, на булыжную площадь перед школой. Вот через площадь, оглядываясь, прошла кошка, — все очень обрадовались.

И даже когда наша историчка, Зоя Александровна, повесила на доску растресканную, наклеенную на марлю, выцветшую карту и стала проводить по ней указкой, как с разных сторон наступали на нас разные старинные железные рыцари, и обводить места, где происходили с ними сражения, — всё равно никто к ней не повернулся, все продолжали смотреть в окно.

И тут Зоя Александровна, всегда такая тихая и спокойная, вдруг бросила указку об стол, так что она подпрыгнула и задребезжала.

— Опомнитесь! — закричала она. — История вашей страны! Неужели она вам настолько неинтересна?

Мы не очень помнили про этот случай, но, когда шли последние дни занятий, было жарко и всюду летал комками белый пух, Зоя Александровна вдруг сказала нам, что состоится трёхдневный поход по историческим местам для всех желающих, а желающим нужно взять с собой:

Миска — 1 шт.

Кружка — 1 шт.

Ложка — 1 шт.

Вилка — 1 шт.

Брюки — 1 шт.

Футболка — 2 шт.

Носки — 2 шт.

Свитер — 1 шт.

Трусы — 1 шт.

Рюкзак — 1 шт.

Итого: 12 штук

Многие стали галдеть, что вот, тащиться ещё в какой-то поход, будто без него нечего делать. Я тоже кричал, хотя, в сущности, был рад, что мы куда-то поедем, а не будем без толку болтаться в городе, где так жарко, сухо, а главное — действительно нечего делать.

Первый день

И вот утром, в пять часов, я сидел в школьном дворе на светло-зелёном брезентовом рюкзаке, с маленькими кармашками, обшитыми кожей. Рюкзак был мягкий там, где лежала одежда, и жёсткий, где выпирала кружка или миска.

Из всего класса собралось только пять человек, остальные по разным причинам остались. И сейчас мы, пятеро, сидели в школьном дворе, дрожали от утреннего холода и думали: а может, они правильно сделали, что остались? По крайней мере, спят сейчас в тепле. И вообще мало ли чего? Неизвестно.

Но своей тревоги никто не выдавал, каждый вёл себя обычно.

Самсонов, как всегда, над всеми издевался.

— Смотрите, оно с компасом! — закричал он, увидев в руках у Лубенца компас, который тот сразу же спрятал.

Братья Соминичи дрались. Я досыпал.