Жизнь бесконечна - Вадим Иванович Кучеренко

кивнул мальчик. — Но если ты хочешь, могу послушать снова.

— Это ни к чему… Как-нибудь в другой раз… Так вот, смена в «Океане» длится всего три недели. А лето — целых три месяца.

— Да, я уже думал об этом, папа. И очень надеялся, что ты мне поможешь.

— И чем же? — заинтересованно спросил отец, окончательно забыв о том, что собирался сказать.

— На оставшиеся два летних месяца я хочу устроиться в твою лабораторию. На практику. Мне очень интересно то, чем ты там занимаешься. Двигатели, которым удастся свернуть время и пространство — это великое будущее космонавтики. И если это удастся… Ты даже не представляешь, мама, что тогда произойдет! Человек сможет летать к самым далеким звездам!

— Да, я уже слышала это когда-то, — с обреченным видом произнесла женщина. — И очень надеялась, что уже никогда не услышу. Но, видимо, все возвращается на круги своя, и от судьбы не уйти… Только одно меня утешает.

— И что же? — с невинным видом спросил мужчина, незаметно подмигнув сыну.

— То, что нашему сыну всего четырнадцать лет. И он еще слишком мал, чтобы работать, даже практикантом, в твоей лаборатории. А потом, он, быть может, переболеет этой детской болезнью, и, повзрослев…

Но ей не дали даже этого утешения — надежды на врачующую силу времени.

— Ты ошибаешься, мама, — неумолимо заявил Глеб. — Во-первых, мне не всего, а уже четырнадцать лет. И у меня есть паспорт, если ты помнишь. Так что я могу устроиться на работу. Даже в папину лабораторию практикантом. Разумеется, если папа замолвит за меня свое веское слово. Вообще-то я против протекции и семейственности, но в данном случае, думаю, можно будет сделать исключение. Правда, папа? Ведь речь идет о науке, а не о мягком кресле в каком-нибудь министерстве.

Мужчина одобрительно хмыкнул.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогая?

— Что? — покорно выдохнула женщина. Она выглядела, словно подбитая чайка, но еще не решила, как сыграть финальную сцену.

— То, что наш сын разумен не по годам. И он действительно уже достаточно взрослый…

— Для чего? — с искренним недоумением воскликнула она.

— Для того, чтобы принимать самостоятельно решения, — твердо сказал он. — Так что нам остается лишь согласиться с его планами. Но только, если не возражаешь, сын, с одной поправкой.

— И с какой же, папа?

— Я помогу тебе устроиться на практику. Нам, действительно, очень нужны рабочие руки. И светлые головы. Но при одном условии.

— Я заранее согласен на него, папа.

— Не спеши, сын, — остановил его отец решительным жестом. Таким он бывал дома редко, но уж тогда все слушались его беспрекословно. — Так вот, три недели ты проведешь в «Океане», месяц — в моей лаборатории, а еще месяц — на гастролях с мамой. Прежде, чем сделать окончательный выбор, ты должен испытать все. Это будет честно, как ты считаешь?

— Но я не хочу быть актером, папа! — почти с мольбой воскликнул мальчик. — И ни кем другим, кроме…

— Вообще-то я не тебя спрашивал, сын.

При этих словах они оба повернулись к женщине и посмотрели на нее одинаковыми глазами. И под взглядом этих любимых глаз она невольно смирилась.

— Скрепя сердце, вынуждена сказать — да, это будет честно.

— Хорошо, папа, — не стал продолжать спор мальчик. — Я принимаю твое условие. А теперь, если никто не возражает, я иду готовиться к олимпиаде по астрономии. Времени осталось мало.

Глеб ушел, радостно насвистывая. И вид у него был чрезвычайно довольный, как будто он одержал победу с такими минимальными потерями, на которые не рассчитывал.

Какое-то время никто не нарушал тишины. Затем женщина почти робко произнесла:

— Ты простишь меня?

— За что, дорогая? — с искренним удивлением спросил мужчина. Он явно ждал других слов от жены, несомненно, разочарованной в своих мечтах.

Но то, что он услышал, привело его в настоящее изумление.

— За то, что я когда-то не пустила тебя в космос.

Он долго молчал, словно обдумывая это внезапное признание.

— Странно! — произнес он наконец. — А мне всегда казалось, что ты, наоборот, дала мне крылья. И только благодаря им я смог взлететь.

— Но это здесь, на Земле.

— И с Земли хорошо видно звездное небо. Мне довольно этого.

Она подошла и присела к нему на колени. И прошептала на ухо:

— Ты очень, очень, очень хороший. Ты знаешь это?

Не то, чтобы он был не согласен с этим заявлением, но научная объективность заставила его запротестовать.

— Просто я очень люблю тебя, моя дорогая жена. Намного больше, чем звезды. В этом все дело. Так что мне не за что тебя прощать. Когда-то я сделал свой выбор. И не жалею о нем.

— Это правда?

— Клянусь Великим Космосом! — торжественно заявил он. — И всеми звездами, какие только в нем существовали, существуют и будут существовать во веки веков.

И, чтобы быть более убедительным, скрепил свою клятву долгим поцелуем…

Прошло много лет. Ближе к вечеру море затихло, и обитатели небольшого домика, напоминавшего огромную раковину, выброшенную волной на берег, вышли полюбоваться заходящим солнцем, уже коснувшимся краем горизонта. Старики удобно устроились возле дома в легких плетеных креслах и, укутав ноги одеялами, сидели в задумчивости, изредка перебрасываясь скупыми фразами и понимая недосказанное с такой же легкостью, с какой поэт несколькими словами создает образ или дает описание природы.

— Сегодня он должен вернуться, наш сын, — произнес мужчина, когда привычные темы для разговора иссякли, и стало невозможным скрывать терзающее их уже с утра нетерпение.

— Каким он стал? — откликнулась женщина, выдавая свои затаенные мысли. — Космический полет длился несколько лет.

— Будем надеяться, что ничуть не изменился и по-прежнему похож на меня, — не сумев скрыть легкой нотки тщеславия, сказал старик. — Разумеется, не нынешнего, а на того, каким я был в юности.

— Да, ты был очень красивым и мужественным, — снисходительно заметила его жена. А потом с мечтательной улыбкой добавила: — И любил делать подарки. Однажды ты даже подарил мне звездное ожерелье.

— Но ты отказалась от него, взбалмошная девчонка, танцующая фламенко и мечтающая о театральной сцене, — также улыбнулся своим воспоминаниям он. — Тогда я подарил тебе себя и уже не мог дарить звезд.

Они помолчали, думая каждый о своем. Потом она, словно в оправдание себе, тихо произнесла:

— Но мы любили и, я надеюсь, все еще любим друг друга.

— Поэтому я никогда не пожалею об утраченных звездах, — сказал он.

Она недоверчиво посмотрела на него, и он ответил ей успокаивающим взглядом. Невольные слезы выступили на ее глазах, и она вытерла их, что-то бурча о свежем бризе, порывами налетающим с моря.

— Неужели жизнь прошла? — вырвалось