Призрак - Наиль Эдуардович Выборнов

пули летят. Что-то типа ускорителя рефлексов, только действует дольше, ну и одноразовый он.

И отходосы после него лютые. Мир кажется слишком быстрым, ты же наоборот действуешь слишком медленно, и дергаешься от любой хуйни. Под машину попасть после него очень легко. Ну или пулю словить. Но берем, пригодится, даже пару, раз уж на халяву.

— А это что? — спросил я, показав красный шприц.

— «Йомсвикинг».

— Чего, блядь?

— У вас его называют «озверин». Знаешь, создатель был химик-самоучка, сделал отличный состав, который у него быстро купили. Но он был повернут на Скандинавии, поэтому назвал свой препарат так. А уже на улицах его переименовали, слишком сложное название.

Ну да, в этом я был согласен с барыгами и наркоманами, я это слово даже выговорить не смогу, да и не буду, мало ли, это ругательство какое-то.

— Что делает?

— До небес повышает болевой порог, снижает восприимчивость к урону. Под ним можно целую армию выкосить, только потом сляжешь на несколько часов, руку поднять не сможешь. Ну, если выживешь, конечно.

Берем на крайний случай. Хотелось бы, конечно, избежать таких ситуаций но, как ни крути, тоже может пригодиться.

— А это? — поднял я синий шприц.

— Просто шприц с современным синтетическим аналогом морфина, — ответил пиджак и на всякий случай пояснил. — Убирает боль.

— Я знаю, как работает морфин, — сказал я, отложив в сторону один шприц. С наркотиками лучше не баловаться. — Остальное можешь забрать, мне столько не в кассу. А машина?

— Ключи в кармане куртке, — сказал Сергей. — Машина с разборки, снята с учета, номера перебиты, так что кататься можешь сколько хочешь. Пистолет, кстати, чистый, официально потерян из разворованного конвоя, если понадобится, сбросишь. Только полиции с ним попадаться не советую, мы, конечно, из управы тебя вытащим, но время потратишь.

— Понял, — кивнул я, и принялся стаскивать белую больничную рубашку.

Какой у нас план действий? Сперва надо съездить к матери, поспрашивать по поводу того, что произошло двадцать лет назад. Решить для себя, кто я.

А потом… А потом сыграем без правил. Вот совсем-совсем без. У меня появился свой список людей, которых нужно отправить в переработку. На первом месте в нем был Шелк. На втором — Фанат. Остальные пока были вакантны.

Вот и посмотрим, кто еще рискнет попасть в этот список.

Сергей, увидев, что я одеваюсь, тактично вышел из переговорной. А я, натянув на себя одежду, засунул подмышку планшет, который оставил тут Эрнест. Не думаю, что они будут бухтеть из-за этого, тем более, что я для дела его беру.

* * *

Я вышел из лифта и двинулся по прекрасно знакомому коридору башни. Все мое детство прошло здесь, так как играть во дворах нам было строго-настрого запрещено, мы проводили время в коридорах, рисовали на стенах мелками, играли в прятки на этаже, стреляли из игрушечных пистолетов пенопластовыми стрелками. Весело было.

Теперь прятки у меня в масштабе всего города, а вместо пенопластовых стрелок настоящие пули. Правду мне говорила мать, надо было книжки читать, вырос бы человеком.

Я прошел через коридор и позвонил в звонок. Видеофонов естественно здесь не было, откуда у жителей захолустной башни деньги на видеофон? Интересно, мать вообще дома? Работает она два через два по двенадцать часов, и мне совершенно не хотелось бы ехать к ней в аптеку. Как ни крути, но там нам поговорить не дадут.

Скоро дверь открылась, и мама бросилась мне на грудь, обняла.

— Живой, — проговорила она. — Живой! Десять дней тебя не было, ну куда ты пропадал, я уже все глаза выплакала, думала, случилось что-то.

Про глаза это она, конечно, сильно сказала, их выплакать у нее не вышло бы при всем желании. Оптика же, как и у большинства жителей города. С тей тебе ни конъюнктивиты, ни блефариты не страшны, главное увлажняющие растворы капать вовремя. Да и нечему там воспаляться.

— Все нормально, мама, — сказал я, ощупывавшей меня женщине, она будто не верила, что я не призрак, думала, что я могу вот-вот пропасть, растаять в воздухе. — Живой. Поговорить с тобой хочу.

— А что это у тебя там? — с подозрением спросила мама, наткнувшись на кобуру у меня подмышкой. — Что это, Женя?

— Пистолет, — ответил я. — Я все объясню, давай пройдем в квартиру.

И я почти насильно взял ее за плечи, и завел внутрь жилой ячейки. Чуть больше моей, но если та квартира, где живу я, напоминала холостяцкую берлогу в самом худшем ее проявлении, то здесь было уютно. Даже очень. А ведь когда-то мы ютились в этой квартирке вдвоем.

Я развернулся, запирая дверь на замок.

— Зачем тебе пистолет? — спросила мама. — Ты, что, связался с плохой компанией?

О да, мама, ты даже не представляешь с какой. Вслух я этого. конечно, говорить не стал, промолчал.

— Я все расскажу, — сказал я. — Только и ты пообещай, что расскажешь мне все, что знаешь?

— О чем я могу рассказать? — спросила она и вдруг спохватилась. — Ой ты, наверное, голодный, Женя! Пойдем, я тебе супчика положу, тогда и расскажешь все. Пойдем.

И двинулась в единственную комнату. Да уж, воистину женщины странные существа. Нашла у сына пистолет, а потом вдруг озаботилась тем, что он голодный, и решила накормить его супом.

Я прошел за матерью, сел за стол и положил на него украденный из исследовательского центра «РосИнКома» планшет. Мать уже суетилась возле плиты, на которой действительно стояла кастрюля супа. Наверное как раз себе приготовила. Она всегда так делала, когда работаешь два через два, чтобы готовить каждый день, не хватит ни сил, ни времени. Вот она и делала это сразу на неделю.

Сердце вдруг защемило от острого чувства нежности. Ну и что, что она мне не родная мать? Она все равно мне самый близкий человек, самый родной. Она воспитала меня в одиночестве, никогда не жаловалась, пыталась сделать нормальным человеком.

Но в итоге я стал ебанутым наймитом, который носится по городу и Пустошам с пушкой наперевес, палит во все стороны, мочит людей, и все это ради адреналина и денег. Гены ли это, стечение обстоятельств или что-то другое. Может быть, я просто такой человек.

— Так откуда у тебя пистолет-то? — спросила она, выставляя передо мной полную тарелку супа, ложку и хлебец из синтетической