Белая кошка - Холли Блэк

Возвращаюсь в общежитие и падаю в кровать. Просыпаю урок самостоятельной работы, тренировку по легкой атлетике, встречу дискуссионного клуба. Нормальный ритм жизни сдвигается. Просыпаюсь только к ужину. Как бы вернуться обратно в привычный режим?

Именно так и представлял себе Уоллингфорд, когда читал брошюру. Братец Баррон ее притащил. Газоны не такие зеленые, конечно, и кампус поменьше, зато библиотека впечатляющая и на ужин все являются в костюмах. В эту частную школу попадают по двум причинам: либо хотят поступить в престижный университет, либо из бесплатной средней школы выгнали, и родителям пришлось раскошелиться, чтобы чадо не загремело в заведение для трудных подростков.

Не так круто, как школа Чоут, к примеру, или там академия Дирфилд, но меня взяли, даже несмотря на связь с семьей Захаровых. Баррон сказал: в школе у меня будет нормальная упорядоченная жизнь, без нашего сумасшедшего дома. И я очень старался. Здесь никого не раздражает, что я не мастер, наоборот, хоть где-то отсутствие способностей пригодилось. И все равно лезу в неприятности, что за напасть! Ставки принимаю, когда нужны деньги, мухлюю.

Столовая обшита деревом, а потолки сводчатые, поэтому всегда получается эхо. Стены увешаны портретами директоров, ну и основатель школы, конечно, тоже висит, скалится на меня из своей позолоченной рамы. Полковник Уоллингфорд погиб от проклятия как раз за год до принятия запрета.

Шагаю по истертым мраморным плитам на кухню. Голоса сливаются в смазанный, неясный шум, от которого звенит в ушах. Хмурюсь. В перчатках потеют руки.

Как обычно, ищу взглядом Одри. Ее нет, а от привычки необходимо избавляться. На бывшую девушку нельзя обращать внимание. Причем ровно настолько, чтобы казаться безразличным, тут главное — не перегнуть палку. Переусердствуешь — она тут же все поймет.

Тем более сегодня, когда я в полном разброде.

— Поздновато ты, ужин закончился. — Повариха на меня и не смотрит, вытирает стойку. Лет ей не меньше, чем моему дедуле. Из-под колпака выбилась завитая прядь.

— Знаю, извините.

— Еду уже унесли. Все остыло. — Она поднимает глаза и складывает на груди руки в резиновых перчатках.

— А я люблю холодное, — выдавливаю свою лучшую идиотскую улыбочку.

Женщина качает головой.

— Хорошо, когда аппетит есть, а то такие тощие. В журналах пишут, что вы себя голодом морите, как девчонки.

— Ну, это не про меня.

В желудке бурчит, и она смеется.

— Ладно, иди садись, принесу тебе тарелку. И печенье возьми.

Теперь я в ее глазах бедный голодный мальчик.

Еда в Уоллингфорде нормальная, не как в обычных школах. Печенье достаточно сладкое, и имбиря в нем хватает. Спагетти чуть теплые, конечно, зато с мясом и томатным соусом. Подбираю с тарелки остатки кусочком хлеба. К столу подходит Даника Вассерман.

— Можно присесть?

Смотрю на настенные часы.

— Скоро уже занятия.

Растрепанные темно-русые кудряшки забраны под деревянный обруч. На боку болтается холщовая сумка, утыканная значками: «ЕМ ТОЛЬКО ТОФУ», «ДОЛОЙ ВТОРУЮ ПОПРАВКУ» и «У МАСТЕРОВ ТОЖЕ ЕСТЬ ПРАВА».

— Ты на дискуссионный клуб не пришел.

— Ну да.

Данику я избегаю с самого появления в Уоллингфорде. Хамлю ей постоянно, хотя мне это совсем не нравится. А она еще и с Сэмом дружит, так что бегать от нее вдвойне сложно.

— Мама хочет с тобой поговорить. Утверждает, что ты на крышу неспроста полез — просил о помощи.

— Ну да. Именно поэтому и кричал: «Помогите!» Развлекаюсь-то я обычно по-другому.

Фыркает раздраженно. Вассерманы входят в число основателей юридического сообщества, которое пытается опять сделать работу мастеров легальной, ужесточив наказания за серьезные проклятия. По телевизору как-то показывали ее мамашу: сидела в своем кабинете (Принстон, кирпичный домик, цветущий садик и все такое) и рассказывала, что, даже несмотря на запрет, на свадьбы и крещения всегда зовут мастера удачи. Говорила, что магия может быть полезной, а запрет на легальное использование способностей лишь помогает криминальным сообществам. Призналась, что сама мастер. Ничего такую речь толкнула. Очень опасную речь.

— Мама все время общается с мастерами. Занимается проблемами, с которыми сталкиваются их дети.

— Да знаю-знаю. Послушай, Даника, я и в прошлом году в ваш клуб поддержки мастеров не вступил, и сейчас впутываться не хочу. Я не мастер, и мне плевать, мастер ли ты. Хочешь кого-нибудь завербовать или там спасти — поищи в другом месте. С твоей матерью тоже встречаться не собираюсь.

Не уходит.

— Я не мастер. Совсем нет. Просто хочу…

— Да какая разница. Сказал же — мне плевать.

— Плевать, что в Южной Корее мастеров вылавливают и расстреливают, как животных? Что здесь, в Штатах, их законодательно фактически вынуждают работать на преступные синдикаты? Тебе на все это наплевать?

— Да, наплевать.

В дверях столовой возникает Валерио. Даника хватает сумку и поспешно удаляется. Конечно, зачем ей рисковать — еще выговор вкатают за прогул. По пути оборачивается и смотрит на меня разочарованно-озабоченно. Гадко получилось.

Запихиваю в рот последний кусок и встаю.

— Мои поздравления, мистер Шарп. Сегодня вы спите в своей комнате.

Киваю, прожевывая хлеб. Может, все-таки оставят в школе, если сумею эту ночь продержаться?

— Учтите, пес завуча сторожит в коридоре. Решите прогуляться посреди ночи — поднимет лай. Так что не высовывайтесь подобру-поздорову, в туалет в том числе. Понятно?

Сглатываю.

— Да, сэр.

— Идите к себе и делайте уроки.

— Конечно. Уже иду. Спасибо, сэр.

Обычно-то я всегда возвращаюсь из столовой в компании, а сейчас вот бреду один. Повсюду набухли почки, мыши летучие проносятся на фоне закатного неба, пахнет свежескошенной травой и дымом. Где-то жгут давно опавшие, гнилые листья, оставшиеся с зимы.

Сэм склонился над столом и выводит какие-то каракули в тетради по физике. Наушники нацепил, повернулся медвежьей спиной к двери и даже не оборачивается, когда я шлепаюсь на кровать. Обычно у нас всего часа три на домашнее задание, а потом еще два часа занятий. Так что если хочешь поразвлечься после полдесятого вечера, приходится в этот перерыв усиленно зубрить. Вряд ли Сэму задали по физике нарисовать большеглазую зомби-девицу, которая откусывает голову Джеймсу Пейджу, одному подонку из двенадцатого класса. А было бы здорово, я бы такого физика зауважал.

Достаю из рюкзака учебники и принимаюсь за тригонометрию. Карандаш бессмысленно скользит по бумаге, ничего путного из урока не помню. Лучше почитаю мифологию. Что-то там про Олимп, какие-то очередные перипетии в их сумасшедшей древнегреческой семейке. Гера дурит мозги беременной подружке мужа Семеле, и та уговаривает Зевса явиться ей во всей красе. Тот, конечно, знает, что этим убьет девчушку, и все равно соглашается. Показывает дурочке небо в алмазах, а потом вырезает из обуглившегося тела младенца Диониса и зашивает в собственное бедро. Неудивительно, что тот потом пил не переставая. Дочитываю до того момента, как маленького Диониса переодевают в девочку (чтоб от Геры уберечь, ну да), и тут раздается стук в дверь.