Крадущиеся на глубине. Боевые действия английских подводников во Второй мировой войне. 1940 - 1945 гг - Эдвард Янг

Капитан внимательно наблюдал за датчиком глубины. Когда стрелка прибора достигла 30 футов[2], он приказал:

– Поднять перископ!

Бронзовая колонна медленно пошла вверх. Когда из глубокого колодца показалось ее основание, он наклонился, взялся за рукоятки и приник к окулярам. Перископ все еще продолжал подниматься. Когда движение прекратилось, капитан мог стоять выпрямившись. Первым делом он быстро повернул перископ по кругу, при этом его тело также двигалось по кругу, а ноги делали мелкие шажки по самому краю колодца. После этого он замер и принялся внимательно изучать что-то на поверхности. Я подумал, позволят ли нам взглянуть в перископ, но не осмелился спросить. Я стоял рядом и видел, как в его зрачок проникает луч света. Казалось, луч из внешнего мира, многократно преломившись в линзах перископа, попал в его глаза, чтобы создать четкую и ясную картину в его мозгу.

– Так, – пробормотал он, – а где наши салажата из Хова? Хотите взглянуть?

Сначала я не увидел вообще ничего. И только приспособившись, отыскав нужный угол, я неожиданно увидел море, причем значительно отчетливее, чем ожидал. Оно было серо-зеленым и выглядело более неспокойным, чем в действительности, поскольку я наблюдал с очень близкого расстояния. Неожиданно накатившая волна оставила за собой клочья белой пены, которые на несколько секунд ухудшили видимость. Но очень быстро их смыла вода, и видимость снова стала нормальной. Меня очень удивила широта обзора. Повернув перископ, я увидел остров Уайт и даже узнал Нидлс.

– Сейчас я вам кое-что покажу, – сказал капитан. – Следите внимательно. Вы видите Нидлс? Сейчас увеличение небольшое. А теперь смотрите.

Он положил руку на мою правую руку, сжимавшую рукоятку перископа, и резко повернул рукоятку на пол-оборота. Нидлс словно прыгнул на меня и оказался совсем близко. Поле зрения резко сузилось, зато теперь я мог видеть каждый изгиб скал, каждый камень, будто они находились на расстоянии не больше мили.

– Теперь увеличение максимальное, – объяснил капитан. – Все увеличивается в четыре раза. Попробуйте сами.

Я снова повернул рукоятку, и Нидлс вернулся на свое место.

– Поверните другую рукоятку и понаблюдайте, что будет происходить, – сказал он.

Последовав его указаниям, я с удивлением понял, что могу перемещать море, землю и небо вверх и вниз. Я мог наблюдать за морем возле лодки или за облаками над землей. Можно было повернуть верхние линзы таким образом, чтобы видеть небо прямо над нашими головами.

– Это необходимо, – объяснил капитан, – чтобы иметь возможность вовремя заметить вражеский самолет. – Ну, а теперь уступите свое место товарищу.

С большой неохотой я отошел от перископа. Это была восхитительная игрушка, и, если бы мне позволили, я не выпускал бы ее из рук весь день. Никогда бы не подумал, что с находящейся под водой субмарины можно увидеть так много и так отчетливо. Мне было интересно узнать, как ведет себя перископ под водой и как далеко можно рассмотреть окружающие глубины, можно ли увидеть рыбу или другую субмарину. Ведь перископ – единственная возможность выглянуть из-за стальных стен подводной лодки. Чтобы корпус был более прочным, в нем не предусмотрены иллюминаторы, а значит, нельзя, как я втайне надеялся, заглянуть в темно-зеленые морские глубины, увидеть их обитателей.

В тот день мне больше не довелось подойти к перископу. Мы провели под водой только один час, который пролетел незаметно. Мне очень понравилось под водой: там тишина и величественный покой, корабль остается невидимым для обитателей внешнего мира, а его вес так точно рассчитан с учетом положительной и отрицательной плавучести, что он может двигаться в жидкой среде так же легко и плавно, как самолет в воздухе. Большое впечатление на меня произвело спокойствие подводников; быстрота исполнения приказов, в которой не было и намека на суетливость; свободные, неформальные отношения между людьми и вместе с тем жесткая дисциплина. К тому же в помещениях было светло, тепло, уютно, везде легко дышалось и не чувствовалось никаких неудобств.

Очень скоро капитан приказал:

– Готовиться к всплытию!

За этим последовала команда старшего помощника:

– Закрыть главные вентили!

Матрос у панели управления по правому борту передвинул несколько маленьких рычажков. Раздавшийся глухой стук, надо полагать, означал, что вентили закрыты; однако старший помощник дождался подтверждения из отсеков и только потом доложил капитану:

– Главные вентили закрыты, сэр. Сигнальщик уже открыл люк в боевую рубку.

Капитан еще раз оглядел поверхность моря в перископ, повернул рукоятки до упора и приказал:

– Убрать перископ! – и, уже поднимаясь по трапу, добавил: – Всплываем.

– Продуть балластные танки!

Один за другим были открыты клапаны на панели управления, послышалось шипение воздуха, подаваемого в балластные танки. Операторы горизонтальных рулей установили их плоскости в положение «подъем». Корабль слегка задрал нос и начал движение к поверхности. Номер один стоял у подножия трапа и выкрикивал данные об изменении глубины капитану, который открывал задрайки верхнего люка.

– Двадцать пять футов, сэр, пятнадцать футов, сэр…

И вот капитан резким движением руки распахнул крышку люка. Впередсмотрящие споро полезли вверх. Лодку резко качнуло – волнение на поверхности снова дало себя знать, и я был вынужден схватиться за один из тросов перископа, чтобы устоять на ногах.

– Прекратить продувку! – громко сказал номер один, стараясь перекричать шум.

Из переговорного устройства доносились отрывистые команды капитана. Очень скоро загрохотали дизели, и лодка начала быстро набирать скорость. Я стоял под боевой рубкой и чувствовал, как лицо обдувает прохладный ветерок. Воздух со свистом проникал в лодку, обеспечивая бесперебойную работу дизелей. Мы выбрались на мостик и некоторое время стояли там, вдыхая свежий морской воздух, подставляя лица солнцу. Лодка шла домой.

Когда мы обменялись впечатлениями, выяснилось, что товарищи не разделяли мой восторг. Гарольд признался, что испытал сильнейший приступ клаустрофобии, хотя и надеялся, что это скоро пройдет. Что касается меня, я находился на вершине счастья. Я выходил в море на субмарине, погружался в ней, смотрел в перископ. Немногие мои современники могли похвастать тем же. Идея служить на этих необыкновенных судах начала мне положительно нравиться.

Но для начала мы должны были два месяца прослужить на эсминцах. Поэтому через несколько дней я покинул Лондон и ночным поездом отправился на север. Мне необходимо было разыскать в Скапа-Флоу корабль «Атерстон». После утомительного путешествия на поезде из Эдинбурга в Скрабстон, за которым последовал богатый впечатлениями переход на лодке через неспокойный Пентланд-Ферт в Оркленд, я добрался до Скапа-Флоу и узнал, что «Атерстон» два дня назад отбыл в Розит. Мне пришлось срочно возвращаться и пережить изнурительное путешествие еще раз. Когда я добрался до Розита, выяснилось, что «Атерстон» там был, но уже ушел; ожидалось, что он скоро вернется. Через два дня он действительно вернулся, и я сумел доложить о своем прибытии к месту службы. А через час мы уже снова были в море. В те дни служба на эсминцах не была спокойной.