Мельпомена - Александр Девятов

личиком скрывалась весьма взрывная натура. Даже Филиппу иногда доставалось, причем совсем не в шутку.

– Сплю как обычно, – отмахнулся Лавуан.

– То есть не спишь.

Она читает тебя как открытую книгу.

Мелиса Дюбуа, а именно так звали блондинку, очень хорошо знала Филиппа. Они были знакомы еще с беззаботного детства в Кале, где вместе росли, учились, развивались. Она была его другом, с которым Лавуан даже ухитрился однажды разделить постель, но дальше одной ночи их отношения не зашли. Тем не менее, Дюбуа была единственной девушкой, с которой он не оборвал теплых отношений, несмотря на то что спал с ней. Может это из-за их совместимости, которая безусловно присутствовала, несмотря на всю противоположность характеров.

– Ты и сама выглядишь не очень, – отметил Лавуан усталый вид Мелисы.

– Не переводи стрелки, – рассердилась девушка. – Рассказывай.

– Много думаю о работе, – писатель достал из сумки второе яблоко и протянул собеседнице. Та спокойно взяла его, надкусила, немного сморщилась от внезапной кислоты и, хоть и не сказала слов благодарности, была рада тому, что начала свое утро со свежего фрукта.

– Уже придумал, о чем писать будешь?

– Нет, но чувствую, что вот-вот нащупаю идею… – волосы Филиппа, из-за сильного ветра, обычного для прибрежных районов явления, взъерошились и стали выглядеть очень неухоженно.

– Надо бы поторопиться, – девушка говорила это с ноткой отстраненности, будто не ей потом придется притворять в жизнь одного из персонажей пьесы.

Скоро уже ставить будут, а у тебя конь не валялся. Посмотри на пустые листы и задайся вопросом – такой ли ты гениальный, если не можешь осилить простецкую постановку для малолетних дур?

– Тема мне не близка, – в очередной раз отговаривался Филипп.

Лавуан всегда себе говорил, что любил лишь однажды, давно в детстве. И, несмотря на то что он ухаживал за многими девушками, никогда не говорил им слово «люблю», заменяя его на более отстраненное «увлечен». Именно поэтому длительные отношения для француза были попросту невозможны. В какой-то момент он зарекся, что не станет больше вестись на поводу у красоты дам, а останется лишь рабом творчества, но никак не какой-нибудь особы.

– Ну да, – закивала блондинка. – Любовь и ты находитесь где-то на разных полюсах. Хотя ты можешь рассказать им про Мишель… Ну не все детали, разумеется, но в качестве основы… Почему нет?

Роман с Мишель никак нельзя брать. Отношения с бедной дочкой пекаря были для Лавуана некой отдушиной. Она была простой и незатейливой, мало читала, еще меньше писала. Но была веселой и тем самым служила Филиппу своеобразным двигателем, который давал ему сил на написание пьес. Разумеется, все закончилось плачевно: влюбленные весьма быстро поняли, что поговорить то им особо и не о чем. Филипп любил вычурные истории, главными героями которых обычно были великие личности, о которых Мишель в большинстве своем даже и не слышала, а девушка говорила о более приземленных вещах: о ценах на продукты, о соседке, изменявшей мужу, о ветеране, упавшем с лестницы и прочей ерунде. Не сложно догадаться, что такие отношения никуда кроме тупика приехать не могли, хотя поначалу общество Мишель было французу мило и давало стимул к существованию, особенно учитывая обстоятельства их знакомства. В те времена, а это было буквально год тому назад, на Лавуана напала сильная хандра – бывало писатель днями напролет лежал на кровати ничего не делая, а уж квартиру свою мог не покидать месяцами. На этом фоне жизнерадостная Мишель, которую он увидел, когда покупал себе хлеб на завтрак, была просто подарком судьбы. Жаль, что ты способен лишь разрушать. Даже бедную девушку оставил в полном одиночестве.

– Пойдешь со мной в театр? – голос Мелиссы звучал все также отстраненно.

На Филиппа внезапно накатила грусть. Услышав холодный голос Дюбуа, он вдруг вспомнил дни, когда она была полна энергии и желания жить. Ему не хватает той девушки, которая могла остро пошутить, а потом резко дать затрещину за то, что ты посчитал эту шутку несмешной. Лавуан, уставившись в пол, вдруг улыбнулся от нахлынувших воспоминаний.

– Ладно, сама дойду, – поддержала улыбкой Мелиса. – Ищи свое вдохновение.

Дюбуа исчезла так же внезапно, как и появилась. Когда она таким же образом упорхнула из Кале со своим возлюбленным, Лавуан был очень раздражен и даже считал ее предательницей, хоть и сам не мог сказать почему, ведь серьезных отношений Филипп и Мелиса никогда не имели, да и не хотели иметь. Раздражительность ушла лишь после того, как Лавуан узнал о смерти новорожденного ребенка своей подруги. Тогда гнев перешел в искреннюю жалость. Дюбуа так и не сумела, как казалось французу, оправиться после смерти любимого ребенка. Несмотря на все желание Филиппа помочь ей, он этого сделать никак не мог. Господь наградил Лавуана возможностью видеть людей насквозь, узнавать их по едва заметному выражению эмоций, но, увы, красноречия французу не хватало, потому он всю свою жизнь был вынужден лишь лицезреть разложение своих знакомых, не имея ни малейшей возможности их спасти.

Нечего ворошить прошлое.

Филипп отвел глаза от отплывающего военного броненосца, которого до этого момента в гавани совсем не замечал. До чего рассеянный стал. Писатель завертел головой, в надежде поймать уплывающий вдаль силуэт Мелисы, но вместо этого увидел нечто другое. Девушку.

На уровне ниже, куда можно было легко добраться по мощенной лестнице, находились шахматные столы. Обычно к вечеру тут уже собиралась весьма большая толпа, желавшая продемонстрировать свои познания в этой игре. Шахматы Лавуана никогда сильно не привлекали. В детстве отец пытался приучить его к этому, не побоюсь этого слова, спорту, так что Филипп прекрасно знал, как ходят фигуры, даже выучил пару дебютов, но из-за своей природной невнимательности и рассеянности не смог стать хорошим игроком. Впрочем, сей факт нисколько не мешал ему наслаждаться шахматами в качестве зрителя, пусть и не всегда, лишь когда было нужное расположение духа.

За одним из столов в гордом одиночестве сидела девушка лет двадцати пяти с черными, ниспадающими вниз как водопад волосами, вьющиеся концы которых были похожи на морскую пену, и темно-бордовом платье, с бархатным черным воротником, правильно подчеркивающим ее прическу. Она сидела перед разложенными шахматами, в ожидании человека, который сделает первый ход за белых и начнет с ней интеллектуальную битву.

Филипп колебался. Пусть он и показал мадемуазель Дюбуа всем своим видом, что в театр ему идти совсем не хочется, это надо было сделать. По крайней мере, хотя бы попробовать оправдаться за срыв сроков. Но француза тянуло за шахматный стол. А он привык прислушиваться к своей интуиции.

Не