Сантехник. Твое мое колено - Слава Сэ

Однажды страшной ночью одной всемогущей кнопкой «Delete» я уничтожил рукопись, все адреса и следы переписки с издателями. И лег спать. Утром купил велосипед, кастрюлю-утятницу и «Бхагават Гиту». Все перипетии жизни остались позади. Был апрель, мне исполнилось сорок три, время готовиться к реинкарнации. В следующей жизни я загадал родиться симпатичной девчонкой. Если уж кто бывает счастлив, так это они. Когда Люся призналась мне, что я уже три года как не предмет ее эротических фантазий, вот это было разочарование. В сравнении с ней предатель Иванов меня почти не расстроил. Ну переписал я свою жизнь и уничтожил, и что? С точки зрения психотерапии очень полезно.

Пообещав себе мыслить позитивно и писать исключительно светлуху, я стал писать исключительно о любви, синих морях и мурчащих котиках. Блог превратился в оазис идиотской благодати, в фестиваль счастливых финалов.

Так прошел еще год. Разрушенная издателями психика почти зажила. И вдруг из забвения и пепла, из пустоты вновь соткался Иванов. Взмахнул хвостом, безо всяких «привет» и «простите» сообщил, что книжка вышла. Мало того, продается отлично. Все, как он и предсказывал. Успех небывалый, торговцы счастливо повизгивают. Первый тираж распродали за три дня. Второй — за неделю. Сейчас заканчивается третий. Четвертый будет огромным, а всего уже заказано восемьдесят тысяч! История моего развода обскакала по рейтингам некоторые кулинарные издания. Иванов призывает подписать договор на вторую книгу. В знак любви он повышает роялти на два процента. В издательском деле, кто не знает, это королевский жест.

Тут же прислало письмо второе издательство. Эти советовали не верить Иванову и обещали оклеить купюрами меня самого и всю мою квартиру. Удивительно. Уже в этой жизни я ощутил себя симпатичной девчонкой. За меня боролись богачи. В ограниченных пределах я мог капризничать беспредельно. Люся всю жизнь мечтала выбирать из нескольких миллионеров лучшего. Ее мечта сбылась. Она долго собиралась, зрела, наконец прилетела, не застала Люсю и накрыла меня. Я вредничал как мог. Всемирная конференция капризных женщин могла бы мной гордиться.

Я не отказал сразу. Я описал свою боль в деталях. Припомнил, как мурыжили, недоплатили, и еще был момент — они потеряли рукопись! После стольких гадостей какая может быть дружба, сказал я Иванову в приветственном письме. Я представлял, как он позвонит, я разорусь, он притихнет в телефоне, а я скажу, что терпение лопнуло. Совсем как Люся когда-то. И уйду к другому издателю.

Александр не стал звонить. Он прилетел. Что-то почуял, хитрый демон. Пришлось идти в ресторан «Анабель и огурцы» второй раз. Той неземной официантки не было, то есть все зря. Попрощаться можно было и не рискуя угробить пищеварение жареным мясом. Эссеисты люди не скандальные, для разрыва отношений лицом к лицу им нужно набрать в грудь воздуху.

Пока набирал, Иванов пошел в атаку. Решительно и дерзко. Он положил на стол новый договор. Я снисходительно улыбнулся. Некоторые менеджеры переоценивают свое обаяние. Рядом с договором Иванов опустил портфельчик. Открыл. Внутри лежали деньги. Толстые пачки. На глаз — моя зарплата лет за десять, на трех работах, если вкалывать без сна и обеденных перерывов.

Мы много слышали о странном магнетизме мерзавцев. Знакомые женщины жаловались на негодяев. От них-де головокружение и слово «нет» не выговаривается. Что бы негодяи ни спросили, хочется ответить «я пойду за тобой на край и еще дальше!» Теперь-то я понимаю, о чем речь. Попробуй, откажи такому портфелю.

— Ну, не знаю, — сказал я неискренне.

— Так ты ж дослушай, — оживился Александр и царапнул пол копытом. — Кроме этого (он показал глазами на сумку), мы увеличим роялти. И главное…

Сердце замерло. Впереди таилось неведомое. Чемодан был второстепенной приманкой. За пещерой Аладдина ждала тройная пещера Аладдина.

— Главное — дом в Юрмале! — сказал менеджер.

Издательство «Мост» и лично Александр Иванов невозможно любят мое творчество. Для меня арендован особняк в деревне. Свежий воздух, тишина, вид на реку. Селянки пасут коз. Это не расточительность, а трезвый расчет. Иванов видит опасности, которых не видят молодые литераторы, такие, как я. Заполучив чудо-портфель, я побегу скупать недвижимость. И придет беда. Я утону в ремонте пятикомнатной какой-нибудь рухляди. Растрачу себя на кафель, краску, паркет, сантехнику, шпатлевку. Изойду на ненависть к электрикам и стрельбу по прорабам. Через полгода вымотанный, нищий и злой, усядусь писать. Не ради творчества, а от голода. И вместо изящного романа настрочу социологическую диссертацию о жизни молдавских штукатуров. Читатели отметят, как усох мой слог, и отвернутся. И все. Конец. А нам важно не замедлять бег строки. Иванов спросил, много ли написано за последний год. Я сделал многозначительное лицо и очертил округлый жест, означающий что угодно.

— Нам нужен роман средней упитанности, восемьдесят тысяч слов. Пятьсот тысяч знаков, примерно, — сказал Иванов.

Я важно кивнул. У меня и половины не было. После редакции текст похудеет вдвое. Писать — это значит сокращать, говорил Чехов. Для литературы сокращения целебны, вот только мне сокращать нечего.

— К сентябрю успеешь? Хотя бы полуготовое, показать редакторам? — спросил Иванов. Я обещал успеть. С новым портфелем жизнь казалась простой и светлой. Деньги страшно разжижают мозг.

Мы уговорились встретиться в сентябре. Дети домучают учебный год, отправятся на лето к бабушке. Кот тоже поедет, одиноко воя в багажнике. У него нет выбора. У нас никто не спорит с бабушкой, все грузятся и пылят навстречу свежим ягодам и помидорам. Бабушка — это вам не добрый Зевс, все ее слушаются.

Три месяца я буду жить один. В отдельном доме. Вставать не очень рано, пить какао, писать тысячу слов в день, обедать, гулять. Потом сиеста и снова работа до ночи, редактирование. В таком писательском раю можно вымучить что угодно. Если к тому же телефон отключить, — не только роман, живую материю воссоздать можно из воды и молний. Тем более с видом на реку и коз.

Мой благодетель проглотил кофе, стрельнул желтым глазом за окно и выдал записку с телефоном и адресом.

— Дом в закрытом поселке. Юрмала. Адрес — улица Променадес, пять. Оформлен на Александра Иванова. Менеджера зовут Ирина, скажешь, что от меня. Она выдаст ключи, покажет, расскажет, обнимет, почешет пузик. Все. Если конура понравится, когда-нибудь сможешь выкупить. Потом. С пятой книги. Там, правда, пастораль. Приличные, скучные соседи…

Вот так, тихо и ласково, работают современные работорговцы. Полная анестезия, никакого дискомфорта. Наоборот, Александр Иванов казался ангелом с переливчатым нимбом. Хотелось расцеловать его в глаза и щеки, как бассет-хаунда. Не читая, я подписал новый договор и сунул записку с адресом в бумажник.

Моя хрущевка — сорок семь метров, полторы комнаты. Крыша течет, стена промерзает, на лестнице ночуют бомжи. Иногда хорошие, а иногда нагадят и сбегут. С другой стороны, предыдущая квартира была еще хуже. Помесь собачьей конуры и скворечника. Не квартира даже. Комната, она же и кухня, на втором, последнем, этаже деревянного барака. Лестница почти веревочная. Пятнадцать черных, никогда не освещенных ступеней казались северным склоном Эвереста. Нетрезвому человеку взобраться почти невозможно. Жильцы соседней квартиры, муж-дурак и жена-графиня, часто ночевали прямо в подъезде, у входа. Во всем доме только эта соседка всегда возвращала латик, одолженный на пузырь. Может, и правда графиня, кто ее знает.