Ловец во ржи - Джером Дейвид Сэлинджер

Только он все равно стал читать. Учителя не остановишь, если он вознамерился что-то сделать. Он просто это делает.

Египтяне были древней европеоидной расой, проживавшей в одной из северных областей Африки. Последняя, как всем нам известно, является крупнейшим континентом в Восточном Полушарии.

Я должен был сидеть и слушать этот бред. Грязный трюк, как он есть.

Египтяне чрезвычайно интересны нам сегодня по разным причинам. Современная наука все еще пытается понять, какими были секретные ингредиенты, которые использовали египтяне, когда оборачивали мертвых, чтобы их лица не гнили бесчисленные века. Эта интересная загадка все еще бросает серьезный вызов современной науке двадцатого века.

Он перестал читать и отложил мою работу. Я уже начинал его как бы ненавидеть.

– Твое, с позволения сказать, эссе на этом заканчивается, – сказал он таким очень саркастичным тоном. И не подумаешь, что такой старикашка может быть настолько саркастичным и все такое. – Однако, ты приписал мне пару строчек внизу страницы, – сказал он.

– Да я знаю, – сказал я. Я очень быстро это сказал, потому что хотел унять его, пока он не начал читать это вслух. Но его разве уймешь? Он уже закусил удила.

УВАЖАЕМЫЙ МИСТЕР СПЕНСЕР [читал он вслух]. Это все, что я знаю о египтянах. Кажется, они не пробуждают во мне интереса, хотя ваши лекции очень интересны. Но я не возражаю, если вы меня провалите, потому что я уже все равно провалил все, кроме английского.

Искренне Ваш, ХОЛДЕН КОЛФИЛД.

Он отложил мою чертову работу и так посмотрел на меня, будто только что разбил подчистую в пинг-понг или вроде того. Сомневаюсь, что когда-нибудь прощу его за то, что он прочитал вслух этот бред. Если бы он такое написал, я бы не стал читать это вслух ему – правда, не стал бы. Начать с того, что я сделал эту чертову приписку только затем, чтобы он не слишком переживал, что провалит меня.

– Ты винишь меня, что я провалил тебя, парень? – сказал он.

– Нет, сэр! Совсем нет, – сказал я. Хоть бы он к чертям перестал все время называть меня “парень”.

Разделавшись с моей работой, он попытался метнуть ее на кровать. Только снова, разумеется, промазал. Мне пришлось снова встать, подобрать ее и положить на “Атлантик-мансли”. Надоело делать это каждые две минуты.

– Что бы ты сделал на моем месте? – сказал он. – Говори, как есть, парень.

Что ж, было видно, что ему на самом деле довольно паршиво оттого, что он провалил меня. Так что я принялся толкать ему фуфло. Сказал, что я форменный кретин и всякую такую хрень. Сказал, что сделал бы в точности то же самое на его месте, и что большинство людей недооценивает, как это трудно, быть учителем. Такого рода хрень. Толкал типичное фуфло.

Но, что смешно, я как бы думал о чем-то другом, пока толкал это фуфло. Я живу в Нью-Йорке и думал о лагуне в Центральном парке, возле южного входа в Центральный парк. Думал, замерзнет ли она, когда я приеду домой, и, если да, куда денутся утки. Я думал, куда деваются утки, когда лагуна вся покрывается льдом и замерзает. Думал, может, приезжает какой-нибудь тип в фургоне и забирает их в зоопарк или вроде того. Или они просто улетают.

Но я везунчик. То есть, я мог толкать это старое фуфло старику Спенсеру и одновременно думать о тех утках. Смешно. Когда говоришь с учителем, не нужно много думать. Однако он вдруг перебил меня, пока я толкал фуфло. Он всегда тебя перебивал.

– Что ты чувствуешь на этот счет, парень? Мне будет очень интересно послушать. Очень интересно.

– В смысле, вы о том, что я вылетел из Пэнси и все такое? – сказал я. А сам как бы думаю, хоть бы он уже прикрыл свою костлявую грудь. Зрелище не самое прекрасное.

– У тебя, если не ошибаюсь, также были, кажется, какие-то сложности в Вутонской школе и в Элктон-хиллс.

Он сказал это не просто саркастично, а как-то даже ядовито.

– В Эклтон-хиллс у меня не было особых сложностей, – сказал я ему. – Я вообще-то не вылетел оттуда или что-то такое. Я просто бросил, вроде как.

– Можно узнать, почему?

– Почему? Ну, в общем, это долгая история, сэр. То есть, там все довольно запутанно.

Мне не хотелось углубляться с ним во все это. Он бы все равно не понял. Это совсем не по его части. Из Элктон-хиллс я ушел главным образом потому, что там была сплошная туфта. Вот и все. Лезла из всех, блин, щелей. Взять, к примеру, этого директора, мистера Хааса – такого фуфела туфтового я в жизни не встречал. В десять раз хуже старика Термера. По воскресеньям, к примеру, старик Хаас обходил всех родителей, приезжавших в школу, и жал им ручки. Обаятельный до черта и все такое. Не считая ребят, у которых родители такие старые и неловкие. Вы бы видели, как он вел себя с родителями моего соседа по комнате. То есть, если у кого мать такая как бы толстая или немодная и все такое, или отец из тех ребят, что носят костюмы с широченными плечами и немодные черно-белые туфли, тогда старик Хаас только пожмет им руки и улыбнется своей туфтовой улыбочкой, а потом уйдет болтать, может, на полчаса, еще с чьими-то родителями. Терпеть не могу такой хрени. Просто бесит. До того бесит, что умом можно тронуться. Я ненавидел этот чертов Элктон-хиллс.

Затем старик Спенсер что-то спросил у меня, но я не расслышал. Я думал о старике Хаасе.

– Что, сэр? – сказал я.

– Ты о чем-нибудь особенном жалеешь, покидая Пэнси?

– Ну, да, о чем-нибудь жалею, ага. Еще бы… но не слишком. По крайней мере, пока. Думаю, меня это просто еще не настигло. Меня не сразу настигает. Все, что меня сейчас занимает, это мысли о том, как я приеду домой в среду. Я точно кретин.

– Ты совершенно не думаешь о будущем, парень?

– Ну, я думаю иногда о будущем, ага. Еще бы. Еще бы, само собой, – я подумал об этом с минуту. – Но кажется, не очень. Кажется, не очень.

– Еще задумаешься, – сказал старик Спенсер. – Задумаешься, парень. Задумаешься, когда поздно будет.

Мне не понравилось, что он так сказал. Как будто я уже умер или вроде того. Очень неприятно.

– Может, и задумаюсь, – сказал я.

– Мне хочется вложить здравого смысла тебе в голову, парень. Я помочь тебе пытаюсь. Помочь пытаюсь, как могу.