Талантливый господин Варг - Александер МакКолл Смит

приложена записка. «Ульф Варг, – говорилось там, – спасибо, что вступились за меня. Вы – честный человек, Ульф, и я подумал, что Вам это может пригодиться. Я заметил, что Вашей машине этого не хватает. С благодарностью, Вилигот».

Для подобных случаев существовал специальный протокол, и Ульф прекрасно понимал, что он обязан немедленно вернуть подарок. Он так и намеревался поступить и на следующий день отправился туда, где в первый раз опрашивал Вилигота: на стоянку трейлеров неподалеку от города, там, где, собственно, и произошел инцидент. Но когда он приехал на место, то не обнаружил там ни Вилигота, ни, если уж на то пошло, кого-либо еще.

– Свернули лагерь и уехали, слава те Господи, – ответила местная дама, к которой Ульф обратился с расспросами. – Туда им и дорога, вот что у нас тут все думают. – А потом добавила: – Забрали с собой большую часть наших шин – и еще кое-какие детали прихватили.

Ульф почувствовал, что краснеет. Решетка «Сааба» явно была краденой – и прямо сейчас она лежала у него в машине на заднем сиденье, на виду у любого прохожего, который, проходя мимо, мог бы заглянуть в салон. Он поблагодарил даму и отправился обратно в свою квартиру в Мальмё. Припарковавшись, он достал из машины решетку и отнес к себе наверх. Рядом никого не было, но его не оставляло чувство, будто за ним наблюдают из окна, и не из одного. Он глянул вверх и увидел движение в одном из соседских окон. Теперь по крайней мере один человек мог засвидетельствовать, что он направлялся куда-то с краденым предметом. Ульф прекрасно знал, что ему следует делать. Инструкция ясно указывала, что служащему полиции, получившему подарок от лица, с которым он имел дело при исполнении обязанностей, следует этот подарок вернуть дарителю. В определенных обстоятельствах – например, когда подарок вручали благодарные граждане, которых обидел бы отказ – подарок можно было оставить, но только с особого разрешения Комиссара полиции. Если возникало подозрение, что подарок – краденый, то его следовало передать вышестоящему офицеру вместе с рапортом, поясняющим, почему, собственно, возникло это подозрение. Все это необходимо было проделать в течение двадцати четырех часов с момента получения подарка. Ульф так и намеревался поступить, но вот беда – решетка совершенно вылетела у него из головы. Прошло уже три дня, и теперь было уже поздно что-либо предпринимать, разве только подделать дату получения подарка. А Ульфу не хотелось лгать – тем более в официальном документе.

Глава вторая. В защиту стереотипов

С дороги указатель с надписью «Познай себя» разглядеть было не так-то просто. Но Ульф узнал место по фотографии на буклете, который дал ему доктор Свенссон. В брошюрке описывалась деятельность центра, в том числе – субботняя психотерапевтическая группа под названием «Высвобождая прошлое», которую рекомендовал ему доктор Свенссон.

– Мы с вами добились значительного прогресса, – сказал ему психотерапевт. – Но иногда бывает полезно сменить перспективу, а «Высвобождая прошлое» ведет один мой очень хороший приятель из Германии, Ганс Эбке. Теперь он практикует в Стокгольме, но в институте Макса Планка, в Лейпциге, о нем были весьма высокого мнения. Весьма высокого.

Ульф не был уверен, что они добились такого уж прогресса.

Посещавшие Ульфа сомнения в пользе дорогостоящих психологических консультаций могли бы подвигнуть его и вовсе их прекратить, когда бы не почти суеверное нежелание разрывать отношения с доктором Свенссоном. Конечно, нельзя не признать, что это захватывающий опыт – погружаться в глубины собственного подсознания; по крайней мере иногда это бывал захватывающий опыт. Потому что порой Ульфу казалось: подсознание способно на банальности такого масштаба, что лучше бы оставить его в покое, как люди обычно поступают со всяким случайным хламом в своей жизни. С доктором Свенссоном этими смущающими его размышлениями Ульф делиться не стал; быть может, они еще всплывут естественным путем, на кушетке психоаналитика.

Его коллега Анна испытывала серьезные сомнения насчет Ульфовой психотерапии.

– Честно говоря, Ульф, – заметила как-то она, – не понимаю, зачем ты вообще тратишь на это время. Ты – самый приспособленный к жизни, самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю. Включая меня и Джо.

Джо был Аннин муж, кроткий и совершенно ничем не примечательный анестезиолог. Доктор Свенссон идентифицировал его как соперника Ульфа, но, насколько мог судить Ульф – точнее, насколько могла судить сознательная часть его рассудка вкупе с супер-эго – для соперничества не было никаких оснований, поскольку Ульф решил, что никогда не станет что-либо делать со своими чувствами к Анне. Она была его коллегой, к тому же – замужней женщиной, и оба этих обстоятельства делали невозможной какую-либо эмоциональную связь между ними. Да как вообще он мог, спрашивал себя Ульф, даже думать о том, что можно разрушить устоявшуюся Аннину жизнь, с мужем, с двумя дочками – обе чемпионки по брассу, юные дарования в мире водных состязаний, которых ждало большое будущее? Как он только мог?

И вот, оказывается, Анна считает, что и она, и ее муж меньше приспособлены к жизни и уравновешенны, чем он, Ульф. Он сильно в этом сомневался: в конце концов, они были созидателями образцового семейства, родителями двоих детей; он же, напротив, был следователем-холостяком, живущим в одиночку, владельцем слабослышащей собаки и клиентом психоаналитика.

– Людям не нравится, когда их друзья преуспевают, – заметил как-то доктор Свенссон. – Успех друга подчеркивает наши собственные неудачи. Нам не хочется, чтобы у друзей водилось больше денег, чем у нас; да и друзей тоже, если уж на то пошло. Видите ли, зависть пустила в нашей психике глубокие корни.

– Но если зависть – настолько сильное чувство, – сказал Ульф, – значит ли это, что мы не можем испытывать положительные эмоции от чужого успеха?

– На каком-то уровне мы, конечно, можем получать от этого удовольствие, – ответил доктор Свенссон. – Но на самом поверхностном. В глубине нашего сознания, нутром, так сказать, мы никогда не станем приветствовать чужую удачу.

Нутром… Ульф глубоко задумался над этим словом. Доктор Свенссон имел обыкновение поминать нутро время от времени, но никогда не пояснял, где, собственно, оно находится. Ульф, однако, никогда не испытывал сомнения в его существовании. Он всегда чувствовал собственное нутро, когда становился свидетелем какого-нибудь особенно яркого проявления человеческой жесткости; тогда его охватывало сильнейшее – до тошноты в желудке – отвращение, а желудок и нутро, как ему представлялось, находятся примерно в одном и том же месте.

Влияло ли как-то нутро на его отношение к браку Анны? Если он не желал ей счастья в этом браке, то, может, это