Обратный счет - Марина Зосимкина

Инка вступила с крика, но это никого не удивило. Хотя Надежда и не ожидала, что Кирилл так оперативно поделится новостями. Значит, воспринял угрозу всерьез. И Инка тоже, вон как заходится.

— Какая же ты змея! — визжала трубка. — Всю жизнь из Кирюши кровь пила, на двух работах заставляла работать, а теперь, когда он заболел, то сразу стал не нужен?! На помойку решила его выпихнуть?

«Ого, — подумала Надежда, — про вторую работу я и не знала… Однако… Однако мне до этого уже дела нет, а вот милый Кирюша не скажет тебе спасибо, дорогая, что ты по своей бабьей глупости так его заложила. Хотя это теперь тоже неважно. Но как она всполошилась! Не хочет, значит, снова проживать с выросшим братиком».

Инесса была старше брата на одиннадцать лет. После того как от запущенного аппендицита на операционном столе умерла их мать, сестра заботилась о Кирилле, как могла, и воспитывала, как это понимала. Инкино подвижничество папашу вполне удовлетворяло, поскольку он не планировал обременять себя новой женой, а гулял вольным казаком, выделяя наследникам некую часть зарплаты на расходы. И Инку это тоже устраивало, ей не нужна была никакая мачеха — ни злая, ни добрая.

Сама Инка пыталась выйти замуж, но у нее так и не срослось. Ее властная и нетерпимая натура проявлялась уже на втором этапе знакомства, и парень быстренько сматывался от подруги, которая постоянно прерывала его на полуслове, указывая, как и что ему нужно делать, говорить или думать, или выражалась в исключительно нелестной форме о его мозгах, руках, ногах и о прочем всем.

У Инки всегда был тяжелый характер, хотя по молодости лет Наде хотелось с ней подружиться. Не получилось. Наде было это непонятно, она даже переживала вначале, и плакала оттого, что совсем не нравится Кирюшиной сестре. Искала в себе несовершенства, пыталась вызвать золовку на откровенный разговор, хотела что-то выяснить или же объяснить.

А когда стала старше и опытнее, то успокоилась и поняла, что «нравится — не нравится» тут не при чем. Зависть, ревность и жгучее желание, чтобы все было «по-моему». По-Инкиному, то есть.

С возрастом Инесса совсем сделалась невыносимой. После того, как ее под локотки проводили на пенсию, характер ее поменялся настолько, что она превратилась в желчную мумию, ненавидящую все юное и живое. Так, по крайней мере, казалось Надежде. И она, не переставая, радовалась, что живет далеко, очень далеко от своей единственной родственницы, просто на другом конце Москвы.

Но время от времени в голову Наде заползали неприятные мысли. «Неужели я тоже обращусь в такого мутанта? — пугливо думала она. — У меня обвиснут щеки, растолстеет шея и появится второй подбородок. Но это все ерунда, подбородок можно подтянуть. Я вся поменяюсь, и пластика не поможет. Я уже не буду Надей, я сделаюсь чудовищем с уродливой психикой и извращенной шкалой ценностей. Потому что старуха — это уже не человек. Старуха — это какая-то скачкообразная мутация, которая так же отличается от женщины, как… Как самка гиены или осьминога».

Мысли такие Надежда гнала, не позволяя им задерживаться надолго, и успокаивала себя тем, что не все «мутанты» одинаковы, и что среди них встречаются вполне даже человекообразные. Но это, конечно, не про Инку.

Сегодня та била рекорды, наплевав на политкорректность полностью, поскольку, вероятно, поняла, что терять больше ей нечего. На склоне лет возиться с братом, внезапно ставшим холостяком, Инке сильно не хотелось.

Надежда не собиралась с ней ничего обсуждать, тем более оправдываться, но удержаться от колкости не смогла и спросила, дождавшись паузы, что за помойку та имеет ввиду? Если ее, Инкину квартиру, то да, тогда на помойку. И повесила трубку.

Настроение было изгажено окончательно. Надя отправилась на кухню, на свою невозможно красивую кухню, и, занимаясь картошкой и котлетами, стала напевать вполголоса что-то очень давнее из Маши Распутиной, про казачью станицу, и взбодрилась. А потом начала громко петь про Гималаи и совсем развеселилась. И веселая, со смеющимися глазами, пошла открывать дверь, когда позвонили. Надя кинула взгляд на настенные часы: наверно, Андрейка с работы. Он иногда ленится возиться с ключами.

Это был не Андрейка. Со сведенным в гримасу от невыплеснутой злобы лицом в окаймлении черной крашеной паклей секущихся волос, ближайшая родственница мужа впихнула Надежду в глубь квартиры, задом прихлопнув входную дверь.

Андрюха сунул руки в рукава серебристо-серого пуховика, отороченного енотом, и, застегивая на ходу молнию, побежал по ступенькам вниз на первый этаж, на волю. Рабочий день закончился полчаса назад, он пересидел слегка, но в данном случае это ерунда!.. Вот когда через неделю будут номер выпускать, тогда, может, и до часу ночи придется прокорпеть, ничего не поделаешь, специфика места.

Андрей числился в редакции журнала «Деловой курьер» верстальщиком, хотя название должности не охватывало весь спектр дел, которыми приходилось заниматься. Андрей был хорошим дизайнером-макетчиком, чем и пользовались беззастенчиво все, начиная от главного редактора и заканчивая девчонками из выставочного отдела. И он особенно не возражал, в отличие от коллеги по цеху Витьки Пристежнюка, который любую просьбу со стороны пишущей братии воспринимал, как попрание прав и наглую эксплуатацию.

Андрей вывалился на улицу и осмотрелся. Куда, к Чкаловской или лучше к Марксистской? Направо или вперед через дорогу? Вопрос решился сам, когда в вялом свете редких уличных фонарей Андрей опознал удаляющиеся спины двух своих коллежек. Коллежек-сыроежек. Прикольнемся.

Стараясь не поскользнуться на проплешинах плохо счищенного льда, он частой трусцой, на полусогнутых, настиг девчонок и, дернув за ремешок сумки ту, которая справа, гаркнул ей в ухо:

— Гони бабло, старая плесень!

Девчонки, как им и полагается, взвизгнули и шарахнулись в сторону, а он довольно заржал. Разобравшись, барышни тут же на него накинулись и принялись дробно дубасить в пухлые бока, уминая их острыми кулачками. Смеющийся Андрей перехватил худенькие запястья одной из них и удивленно воскликнул:

— Ксюшка? Да я был уверен, что это ты, Даш! Ну вы, блин, даете…

Даша закатилась хохотом, Ксюша ей азартно вторила.

Даша Врублевская и Ксюша Ульянова были журналистками. Так сказать, молодая поросль. Даша писала для отдела деловой хроники, Ксюша вела рубрику «Власть и бизнес», и обе были недавними выпускницами журфака. Обе нагленькие, немножко жеманные и самую малость глупенькие, но мужикам от бизнеса, которых они интервьюировали, это нравилось. Даша была москвичка и жила со старшим братом в новой высотке на Краснопресненской набережной, Ксюша приехала откуда-то из Сибири и снимала однушку.

— К чему сей маскарад, манкис? — спросил Андрей. — Путаем следы? Отрываемся от погони?

— Сам ты манки, — хихикнула Ксюша. — Я решила пальто себе купить, такое же, как у Дашки, а она испугалась и дала свое поносить, временно.

Андрей молчал, медленно соображая. Потом высказался: