Чекистские были - Лев Петрович Василевский

в этой убогой хижине не было. Когда закончили обыск, Осипов обратился к лежавшему на топчане:

— Уже выспались! Вставайте!

Неизвестный не заставил повторить приглашение. Не спеша сбросив пальто, сел, свесив ноги с топчана. — Здравствуйте, — без тени смущения произнес он.

— Здравствуйте, — в тон ему ответил Осипов. — Выкладывайте, что там у вас имеется.

— Кроме этого дорожного несессера, у меня больше ничего нет. Здесь бритва, зубная щетка, мыло. Вот, возьмите, — и он протянул небольшой футляр из коричневой кожи.

— Однако налегке вы направлялись в заграничную поездку…

— Как видите, налегке. Не тащить же с собой чемоданы. — Незнакомец был спокоен.

— Резонно. А документы, деньги, золото у вас имеются?

— Документы и деньги я должен получить там, перейдя границу. Все советские деньги я отдал ему, — при этом он кивнул в сторону хозяина хижины. — Золота нет.

Я поверил всему сказанному этим человеком и был разочарован не столько тем, что ничего при нем путного, подтверждающего его шпионскую деятельность мы не обнаружили, сколько тем, что задержание прошло спокойно, без попытки к бегству, без сопротивления. Скучная обыденность! А человек оказался именно тем, кого мы искали!

— Значит, ничего нет? Что ж, так и запишем. — И Осипов подсел к столу, чтобы заполнить протокол обыска, бланк которого он достал из кармана. Он взял ручку, нагнулся над листом бумаги, но не написал ни слова, даже не спросил имени у задержанного, поднялся и заявил, что протокол будет написан в комендатуре ГПУ после личного обыска арестованного. — А пока отправимся в обратный путь, — проговорил он, обращаясь ко всем и как будто бы ни к кому, решительно шагнул к двери. Но у порога остановился, повернулся к арестованному: — Кроме несессера, у вас ничего с собой не было?

— Вы в этом могли убедиться, — развел руками странный человек.

— Ну, раз нет, так нет! Пошли! — строгим тоном проговорил Осипов, перешагивая порог. И опять неожиданно остановился: я едва не налетел на него. Раздался его мефистофельский смешок: — А что, если мы посмотрим в одном местечке?

— Смотрите. — Арестованный медленно надевал пальто.

Вернувшись к столу, Костя сел на табурет, запустил руку под доску и, как фокусник, вытащил оттуда двойной мешочек из оленьей замши, наполненный золотыми самородками. Их было в обоих отделениях мешочка килограмма два. Заслышав наше приближение, беглец успел воткнуть под доску стола небольшой перочинный нож, подвесив на нем мешочки с золотом.

Задержанный по-прежнему оставался невозмутимым, не проявлял ни растерянности, ни досады или волнения. Я был поражен этой сценой, мастерски разыгранной Осиповым. Мой начальник, производя обыск в хижине, обнаружил так просто и вместе с тем так хитро спрятанное золото!

— Быть может, это не ваше золото? — засмеялся Осипов.

— Мое…

— Вы собирались кому-нибудь его оставить или надеялись сюда вернуться?

— Нет, не надеялся. Не хотел, чтобы оно досталось вам.

— Можно рассчитывать на вашу откровенность в дальнейших разговорах?

— Возможно…

С нескрываемым удивлением я слушал диалог.

— Будем считать обыск законченным, с чистой совестью отправимся домой, — заключил Осипов и, повернувшись к стоявшему в углу хозяину хижины, добавил: — Завтра явишься в ГПУ!

— Ки, батоно 1.

— А он не сбежит? — шепотом спросил я.

— Нет, — уверенно мотнул головой Осипов. — В машине все равно нет места, можешь посадить его к себе на колени.

Это было обыкновенное ехидство: на лице Кости Осипова отчетливо вырисовывалась усталость, он провел рукой по лбу: у него начинался приступ малярии.

Мы вышли из хижины. Дождь продолжал идти, мелкий и частый. Было далеко за полночь. Опять, скользя и падая, мы спускались к оставленному внизу автомобилю. Арестованного посадили на заднем сиденье, а сами сели с двух сторон.

Николай гнал машину вовсю. На разбитом проселке нас бросало друг на друга, и мы даже сталкивались головами. Наконец выехали на шоссе и, разбрызгивая лужи, помчались к Батуми.

Осипов чихал и кашлял, все время хватаясь за голову и кутаясь в свое жиденькое пальто.

— Вы простужены. У вас не в порядке легкие, — вдруг сказал арестованный.

— С чего это вы взяли?

— Я врач.

— Вы врач?

— Да, это моя основная профессия.

— А шпионаж занятие дополнительное?

— Это еще надо доказать…

— Докажем, — спокойно проговорил Осипов, разбирая содержимое несессера, отобранного у арестованного. Наше внимание привлекли два граненых флакона с металлическими пробками, наполненные какой-то желтоватой жидкостью. Осипов отвернул пробку на одном из них и понюхал, сморщив нос. — Я думал, это одеколон. Что тут?

— Лекарство.

Осипов достал из кармана пальто кулек с бутербродом, заботливо приготовленный ему женой, знавшей, что мужа не будет всю ночь. Намереваясь разломать бутерброд, он равнодушным тоном осведомился:

— От каких болезней лекарство?

— От проказы.

— От проказы? А зачем оно вам?

— До поступления на службу в концессию я служил врачом в лепрозории. Есть изолированные колонии для больных этой неизлечимой и очень заразной болезнью.

— Ну, ну, знаю. Так что же?

— Я был, видимо, недостаточно осторожен в общении с ними и сам заболел проказой. Как врач искал разные средства. — Арестованный показал на флаконы.

— Излечивает лекарство проказу? — серьезно прищурился Осипов.

— О нет! До этого далеко. Я экспериментировал, вез это с собой в надежде продолжить опыты за границей, заинтересовать врачей.

Осипова это передернуло: он был мнительным.

— Вы больны проказой? — он невольно отодвинулся от арестованного.

— Увы, — печально проговорил тот.

Мы подъезжали к окраинам Батуми.

— Останови! — приказал Осипов и, сунув бутерброд в руки врача, не открывая дверцы, выпрыгнул через борт на шоссе. — Поезжайте. Скажи коменданту, чтобы арестованного посадили в изолятор. Я скоро буду.

Арестованный пожал в недоумении плечами, разломал бутерброд на две части и одну протянул мне. Машинально я взял. Николай, слышавший весь разговор, нажал на акселератор, и мы понеслись, обдавая брызгами уже появлявшихся на улице прохожих. У меня возникло желание бежать от проклятого прокаженного.

В наступившем белесом рассвете мы остановились у комендатуры и, сдав арестованного, отправились в гарнизонную баню. Наш четвертый спутник, отрядчик Али, судя по всему, отправился с нами за компанию из солидарности; у дверей бани мы встретили Осипова.

Парились мы на самой верхней полке парной чуть ли не до потери сознания, терли Друг друга жесткой рукавицей, рискуя содрать на спине кожу. Вконец измученные самоистязанием, к десяти часам добрели до ГПУ.

Молча я вошел в кабинет Осипова, что-то быстро писавшего и мельком глянувшего на меня. Бросив ручку, он вложил исписанный листок в конверт. Это была записка начальнику военного госпиталя: Осипов просил прислать врачей для обследования больного проказой. Затем он вызвал Николая и, передавая ему конверт, наказал —