Будни наемника - Евгений Шалашов

— А проводник — это не привидение часом?

— Не, привидение — это хозяин прежний, мой дядька, — хохотнул хозяин. — Лет двадцать как помер, а ходит, интересуется. Мы поначалу побаивались, теперь привыкли. Вреда от него нет, а польза бывает.

— А если от призрака вред? — заинтересовался я.

— Н-ну, если вред… — вздохнул трактирщик, — тогда либо по-старинке, раскопать могилу да руки-ноги сломать, чтобы не ползал, а либо к патеру идти, чтобы тот его туда — на вечный покой, значит, определил… А этот не пакостит, не безобразничает. Вон, девок убегших пошел искать. А в проводники я вам живого человека определю.

Болото я не люблю. Но что толку его любить или не любить, обожать или ненавидеть, если жидкая и полужидкая грязь, проросшая кустами и травой составляет добрую треть земель хоть в Швабсонии, хоть в Силингии? Болота и болота, тоффель им в дышло и селезенку и прочие части, если они есть. Осушили бы их поскорее, что ли. Земли, годной для пашни станет больше, комаров меньше. Хотя мои ученые коллеги уверяют, что болота для чего-то нужны, но ученые, равно как и писатели, постоянно болтают невесть что. И художники, малюющие унылые пейзажи, им вторят. Кому нужна земля, перемешанная с водой до состояния киселя? И голодные комары, атакующие живого человека похлеще вражеских лучников? А еще постоянно кто-то орет, словно заблудившаяся собака. Вот бы сюда ученых мужей, чтобы помесили сапогами болотную грязь, посматривая по сторонам — нет ли приличной кочки, на которую можно поставить мокрую ногу? Нет, определенно по возвращению домой найму и отправлю в эти края работников, чтобы осушили выделенный мне князем кусок болота. Внесу, так сказать, свой вклад в дело окультуривания почвы, а заодно превращусь из «болотного ярла» в сухого. Чем плохо прибавить к имеющимся титулам ярл Сухоземельский?

М-да, какого тоффеля я так некстати приболел? Мог бы плюнуть на разболевшиеся косточки и ребрышки, собраться с силами, сесть в седло. В дороге все болячки проходят, проверено. Сейчас полеживал бы где-нибудь на суше, грея старые косточки у огня и потягивая кипяток, сдобренный листьями мяты, посматривая на воинов и возчиков.

Ладно, чего это я так разворчался? Возраст, наверное. Нет, стареть не хочу, у меня невеста молодая. Значит, будем искать положительные стороны. Да, болото под ногами, но почти не хлюпает, ну и что? Зима, комаров нет и нас с гнедым никто не жрет. Змей не видно и это тоже неплохо. И ноги, хотя и в холоде, но сапоги крепкие, пока не промокли. Ветер дует, но плащ теплый.

Ниврад, как звали моего проводника, повел нас с Гневко куда-то в сторону, отчего я поначалу встревожился, но потом успокоился. По моим расчетам мы шли не совсем напрямик, а забирали влево, но не чрезмерно. Общеизвестно, что не существует прямых путей и если мы собираемся «спрямить» маршрут, то по болоту придется «кривить».

Болото не промерзает и зимой. Даже сейчас кое-где виднелись лужи (некоторые ржавого цвета, что указывало на наличие железной руды), но идти гораздо легче, чем летом.

Если парень решил завести меня в трясину, так ему хуже. Голову проводнику оторвать успею, а заблудиться не заблужусь. Все-таки ориентироваться на местности обучен, солнышко и луна никуда не делись, звезды тоже. Авось да сумею с помощью небесных светил и гнедого отыскать дорогу обратно, а уж там, как пойдет.

Но проводник не производил впечатление злодея. Выглядит безобидно, из оружия при себе только короткий нож, годный, разве что потрошить лягушек или подрезать черенки у цветов. А вот одет странно — в кожаной безрукавке на голое тело и короткие штаны, без обуви. Я не стал спрашивать — холодно ему или нет и так понятно, что не холодно. Знаю, что есть такие люди, которым нравится холод, но сам я кутался в плащ, подбитый мехом и поглубже нахлобучивал шапку с ушами. И кости время от времени ныли, и сердце напоминало о своем существовании. А проводнику хоть бы хны. Идет по болоту босой, приподнимая ноги и шествуя, словно цапля. Я даже попытался рассмотреть — нет ли между его пальцев перепонок, но нет, конечности самые обычные.

С гнедого все-таки пришлось слезть, хотя Гневко готов нести хозяина куда угодно и по чему угодно. Но наш путь проходил по болотной жиже, в которой мой конь утопал по самые бабки и я решил не рисковать. Ежели ухнем в какое-нибудь болотное «окно», так лучше тонуть по отдельности, чтобы помочь друг дружке. А вместе, так и уйдем куда-нибудь вниз, в глубину болот. Я даже не уверен, что достигнем дна, зато далекие потомки, лет через тысячу отыщут в торфе всадника на коне, станут гадать — чего эти дураки сюда полезли?

— Скоро выйдем на твердь, — успокоил меня проводник, будто прочитавший мои мысли.

И впрямь, мы прошли по болотной жиже каких-нибудь сотню ярдов и вышли на твердую поверхность. Нет, определенно веселее. И жижа не чавкает под ногами, и ветер, вроде бы, воет не так противно и зловеще. Зато уши наполнились иными звуками. Откуда — то доносились удары в барабаны и пение на языке, которого я никогда не слышал. Нет, врать не стану, что слышал все языки на свете, но эти звуки мало напоминали человеческие. И ритм, что отбивал неизвестный барабанщик, мне абсолютно не знаком и не согласовывался с чем-нибудь родным и знакомым — хоть со строевым маршем, хоть с танцем. Впрочем, мало ли на белом свете музыки?

Пение все громче и громче. Если вслушаться, можно различить щебет птиц, вой ветра и кваканье лягушки. Пожалуй, кваканье как раз больше всего и подходило к болоту. Надеюсь, мы идем в гости не к родичам ундины, которую мы с магом едва-едва успокоили?

На клочке суши, окруженном сплошным болотом, горел яркий костер, вокруг которого плясали странные люди — почти голые, если не считать передники стыдливости. Правда, одежду им с лихвой заменяла краска — красная, зеленая и синяя, покрывавшая тела толстым слоем. Присмотревшись, понял, что цвет имеет прямое отношение к полу и возрасту. Взрослые мужчины окрашены в красный (вернее, в охристый) цвет, женщины (грудь-то рассмотреть можно) — в синий, а молодежь обоего пола — в зеленый. Что же, логично. Я напрягся, рука привычно легла на эфес клинка, скосил глаз на Гневко, не сомневаясь, что жеребец прикроет спину, если понадобится, но Ниврод тронул меня за локоть.

— Они мирные, господин эрл, — успокоил меня проводник. — Болотные люди даже лягушку не убьют.

Спокойные и миролюбивые дикари? Разве так бывает? Да они бы уже должны нашпиговать меня стрелами. Не потому, что я враг, а на всякий случай. Чужак, он враг по определению. Интересно, чем они тут питаются, если даже не в состоянии убить лягушку? А змею могут?

Но раскрашенные люди при появлении чужаков не схватились за луки или копья, а начали разбегаться, причем, делали это довольно умело. Вроде, на болоте и прятаться негде, все кругом видно, а вот уже все исчезли, словно бы их и не было, а кругом дохлые березки да чахлые сосенки.

Молодцы, мысленно похвалил я дикарей, но тут же их и отругал. Все — таки, допустили нас до самой поляны, а могли бы дозорных выставить, чтобы чужаки обнаружили лишь костер. Ловушки еще бы какие-нибудь изготовили, сети поставить.

Но убежали не все. Остался один из дикарей — старше остальных лет на сто, с длинной седой бородой. Старик улыбнулся мне вымученной улыбкой и кивнул на место рядом с собой.