Казнь и козни дочери смерти - Лин Элли

когда смог вживую застать лежащий на голом камне истерзанный образ! Подобную радость приличным словом без брани даже описывать сложно.

«Вот бы посадить эту сволочь в соседнюю камеру», — мелькнуло в голове Делии.

Молодой император Тионарис Эмедит никогда не слыл добряком и с детства не отличался покладистым нравом, но испытывать радость от вида тяжб и мучений и разрешать ранить девушку, заточенного в камеру смертников незаслуженно, казалось Делии крайне бесчеловечным.

«Самодовольный ублюдок… Гадкий зловредный мерзавец», — в очередной раз простонав ругательства в адрес новоиспеченного императора, Делия принялась пересчитывать нитки, торчащие из подола ее обветшалого платья. В прошлый раз нитей было две тысячи триста три, с прошлого пересчета прошла примерно одна тысяча девятьсот три сокращения сердца. Нужно было отвлечь свою голову, иначе мысли становились невыносимы.

Одна нитка, вторая, третья… сто тридцать пятая…

Император считал, что Делия не сожалеет о своих проступках и о своем поведении, потому так скверно с ней обращался, но правда отличалась от его личных счетов. На самом деле Делия сожалела. Говоря откровенно, ей было искренне невдомек, почему последние несколько месяцев ее родная сестра, будущая императрица Итевы, прикована неизвестной болезнью к постели. Было больно представить, что Феония сейчас где-то там, совершенно одна, в окружении гнусных вредителей. Однако, кроме сестры, Делии было жаль и себя. Было больно от мысли, сколько времени она потеряла, будучи запертой в камере. Ее подданные и ее графство были всеми забыты, что с ними станет, пока она гниет здесь?

Слезы комом застряли в горле. Зря она не прикончила императора вилкой, когда у нее была такая возможность! Братца Мейтона тоже следовало прибить. Еще раньше, лет эдак десять назад.

«Напыщенный идиот и гнусный мстящий уродец».

Сбившись со счета, Делия сжала руки в кулак и прикусила губу.

— Может хоть скажете, какой сейчас день? Уже май или сентябрь? Ночь или день? — спрашивала она абсолютно бесполезные вещи, когда в ее голову начали просачиваться обида и скорбь.

Раздался глухой металлический звон, с грохотом пролетевший сквозь стены. Охранник со всей силы ударил по решетке на двери, заставляя преступницу замолчать.

Делия вымученно вздохнула и облокотилась на стену.

В детстве, когда она постоянно сидела запертой в комнате, ей хотя бы давали читать и лежать на удобной кровати. Здесь же все, что ей позволялось, это тяжко вздыхать и смотреть в темноту. Хуже, чем к зверю — так к ней сейчас относились. Нежелание вступать в диалог и идти на уступки, обесценивание заслуг и даже не крохотных достижений — к этому можно было привыкнуть с годами, но заточение в клетку и пытки голодом обесценивали ее не как младшую дочь знатного рода, это были посягательство на право Делии считать себя человеком.

Снова задумавшись, Делия не сразу услышала шаг, идущий по направлению к ее камере. По ту сторону каменной клетки наконец послышался живой голос, он одновременно напомнил собой скрежет металла и звук бьющихся о скалы приливов. Он был грубым, но в то же время приободрял.

— Открой дверь, — распорядился мужчина.

Делия тут же подняла себя на ноги. Этот голос был ей незнаком, но, быть может, человек пришел, чтобы сказать, что сестра пробудилась? Феония пришла в чувства? Была ли она в порядке?

Заключенная сделала шаг к возможному вестнику чуда, дверь приоткрылась, и лучик тусклого света проник в камеру вслед за мужчиной, облаченным в расшитый золотыми цепями камзол.

— Ну и гадюшник, — брезгливо изрек незнакомец, осмотрев стены и дверь.

Любоваться, как оказалось, здесь было нечем, да и не было в том нужды. Эрит Гелтрен явился сюда не за этим.

С отвращением пробежавшись глазами по каменным стенам и полу, он остановил взгляд на седовласой девчонке. Слабая тень улыбки исказила его лицо. Раньше Эрит и не предполагал, что лицо человека способна меняться с такой невероятной поспешностью. Стоило ему переступить порог камеры, как эта девчонка начала всем видом лучиться от радости, а уже через миг, когда Эрит посмотрел ей в глаза, она со страхом отпрянула в сторону.

Что ее напугало?

Улыбка юноши растягивалась все шире. Имперский прислужник шагнул в сторону заключенное, в ответ на что ее тело сжалось, а руки метнулись к лицу в безуспешной попытке закрыться.

— Неужели боитесь меня, леди Тимей? — пренебрежительно произнес Эрит. — Боитесь, что наврежу? Испугались, что применю к вам насилие?

Делия промолчала.

«Раз… Два… Три…» — медленно подсчитывала она в голове. Досчитав до семи, она опустила руки с лица и также неторопливо приоткрыла глаза.

Стоит признать, физиономия гостя и в самом деле выглядела весьма устрашающей: бесстрастные смоляные глаза, выдающие силу и дух; острые скулы и тянущийся вдоль щеки обрывистый шрам, говорящий об опыте участия Эрита в кровавых сражениях. Даже его облачение — пошитая на заказ черная форма, что отлично подчеркивала массивное тело и исполинский рост паренька — ничуть не внушало Делии надежду на скорое освобождение.

Мельком взглянув в темные глаза гостя, Делия опустила взгляд на пол и не торопясь выдохнула. Без всяких сомнений, по меркам светского обывателя выглядел Эрит Гелтрен достаточно жутко. Однако Делию к числу простаков отнести было сложно, сама она представлялась чуждому взгляду ничуть не приятней. Тонкая как тростинка, бледная и седая как смерть — так о ней самой говорили.

«Парень как парень, будь у тебя четыре ноги и руки, испугалась бы, но есть вещи и пострашнее!»

Снова вздохнув и выдохнув, она поморщилась.

Истинная причина попытки Делии спрятать лицо от незваного гостя скрывалась в другом — за тем, что имперский прислужник неожиданно притащил вместе с собой при визите в тюрьму. А принес он в довесок к своей нелицеприятной гримасе самую пугающую на свете песнь умирающих — колыбельную смерти. Как только глаза Делии повстречались со взглядом Гелтрена, в подсознании девушки заиграла пробирающая до дрожи в коленях мелодия.

Песня Аммонии, иначе говоря, колыбельная смерти.

С юных лет стоило младшей дочери рода Тимей повстречать человека, чья жизнь вскоре соприкоснется со смертью, как в ее голове начинали раздаваться навязчивые мотивы, не похожие ни на один другой звук. Сама Делия сравнивала это с одновременной игрой