Разноцветные дни - Николай Николаевич Красильников

посетителя принял… Помимо прочего, уж очень непохожими смотрелись бы «отец» и «сын», если их поставить рядом!..

— Вам известно, что натворил Рахмат?

— Да, он мне рассказал все сам.

— Видите ли, осел сорвал урок…

— Какой осел? Мой осел?

Юрий Семенович не выдержал, хмыкнул.

Мы тоже не удержались, захохотали.

Действительно, Аскарьянц-то имел в виду свою рабочую скотинку, к скандалу отношения не имевшую. Ведь Рахмат поймал первого попавшегося ему в махалле ишака.

Учитель выглянул в окно, погрозил пальцем:

— Не мешайте работать!

Беседа продолжалась на высшем дипломатическом уровне.

Итак, услышав про «осла», Юрий Семенович проглотил улыбку:

— Что вы, что вы! Я имел в виду не вашего… гм… наследника, а вульгарного, то есть обыкновенного осла…

Аскарьянц в беседе с Юрием Семеновичем держал себя тоже весьма солидно. Он не размахивал руками, как иные отцы, не грозил выпороть ремнем нашкодившего отпрыска, словом, не грубил, а только кивал головой: «Непременно учту», «Постараюсь повлиять», «Впредь не допущу».

Где он только наслышался таких слов!

— Вот и хорошо! Сразу видно, что вы интеллигентный человек, — потряс ему на прощание Юрий Семенович руку. — Рад был с вами познакомиться.

На улице вспотевший Аскарьянц скинул с себя пиджак, сорвал галстук и семимильными шагами устремился домой.

Мы еле поспевали за ним, а он на ходу широко размахивал руками и изливал на наши невинные головы свое негодование:

— Все! Клянусь: в последний раз. У меня тоже нервы не железные! Я честный человек, а вы… а вы…

На другой день керосинщик поостыл. Но мы ощущали себя виноватыми перед ним. И чтобы искупить вину, меньше шкодничали и уроки старались учить назубок.

Правда, потом Аскарьянц не раз еще выручал нас. Например меня, когда я нечаянно разбил мячом стекло в ларьке. И Акрама… И все это наш друг керосинщик делал в «последний раз».

КИЧИК-ПАЛВАН

Раньше я никогда не видел лилипутов. Ни в книжках на картинках, ни в кино. А в цирке еще не посчастливилось побывать.

Высоких людей в нашем городе я часто встречал. Даже одну настоящую великаншу. Высоченные: дядьки смотрели на нее снизу вверх, а она, стройная и прямая, плыла поверх толпы, будто корабль в океане.

Потом я узнал, что эта великанша знаменитая спортсменка, чемпионка по баскетболу. И я сразу же от всего мальчишеского сердца зауважал ее. Жаль только, что игру чемпионки ни разу не видел. Телевизор тогда был еще большой редкостью.

Но вот лилипутов… Не встречал — и все! Только слыхал, что бывают такие.

И вдруг в нашей махалле объявился… самый настоящий лилипут. Он невысокому Рахмату не доставал макушкой до плеча.

Лилипут был в каштанового цвета брюках, тщательно отутюженных, в белой безрукавке, под мышкой торчала пачка газет. Лицо морщинистое, точно высушенное яблоко, а сквозь седину волос проглядывало крохотное солнышко-плешь.

Взрослые говорили, что лилипут служит на кожевенном заводе бухгалтером. Работником он считался отменным, дисциплинированным. За полчаса до гудка семенил уже по нашей улице. И всегда с газетами.

Сначала нам все в нем казалось диковинным. Но со временем мы к нему привыкли. И, как взрослые, смотрели на лилипута с сочувствием и вниманием.

На наше дружеское: «Салам алейкум!» лилипут всегда очень серьезно отвечал: «Ваалейкум ассалам!» При этом он кивал головой, и в голосе его, помимо доброжелательности, чувствовалось столько достоинства, словно это не мы его, а он нас приветствует сверху вниз.

Летними вечерами мы любили играть в орехи возле чайханы. Здесь было хорошо: тень от талов, арычная прохлада. А надоест играть, можно понаблюдать за шахматными сражениями взрослых.

Зевак вокруг чайханы всегда было достаточно.

В тот вечер я, Акрам, Рахмат и еще несколько мальчишек как обычно расчертили круг и поставили на кон свои орехи.

Вот тут-то и появился Садык-выпивоха. Высокий, грузный, опухший. Шмыгая носом, похожим на дряблую репу, он прошамкал:

— Пацаны, давайте на спор, кто плюнет дальше. Победителю дарю пять рублей, — он вытащил из кармана штанов засаленную бумажку. — Желающие есть?

— Есть! — несколько мальчишек сразу же переметнулись к нему.

Один плюнул, второй, третий. Нашлись и болельщики. Начали подзадоривать. Давать советы…

Наступила очередь самого Садыка-выпивохи. Он весь напрягся. На шее вздулись вены. Садык-выпивоха плюнул, качнулся и чуть не упал.

Воздух взорвался от нашего хохота.

И тут Садык-выпивоха на противоположной стороне тротуара увидел лилипута. Тот, видно, возвращался с работы.

— Эй, уважаемый! — закричал он. — Подойди сюда.

Лилипут подошел и спросил учтиво:

— Чем могу быть вам полезен?

Ребятня и взрослые замерли. Что задумал Садык-выпивоха? А тот, обнажив в ухмылке единственный верхний зуб и дохнув перегаром, повелел:

— Почтенный! Отмерь-ка, сколько шагов от меня во-он до того плевка…

Лилипут внимательно выслушал унизительную просьбу, а потом пальцем поманил Садыка-выпивоху: мол, наклонись, что я тебе скажу.

Великан склонился чуть ли не до земли. И тут в напряженной тишине раздалась оглушительная оплеуха. Словно кто надвое переломил сухую жердь.

Садык-выпивоха рухнул.

А лилипут с достоинством вынул из кармана чистенький платочек, тщательно вытер ладони и гордо зашагал дальше.

И я тогда впервые подумал, что достоинство человека не всегда измеряется ростом, а чем-то большим, до чего надо расти и расти.

Махаллинцы же после этого случая прозвали лилипута меж собой «Кичик-палван» — «Маленький богатырь».

Так оно и было.

«ЭРОПЛАН, ЭРОПЛАН»

Я удобно расположился на верхнем ярусе веток тутовника. Ягоды мы давно стрясли. Но листва еще не начинала желтеть. Она влажно трепетала на утреннем сквознячке.

Над крышами плыли облака. Большими тенями-заплатами скользили по земле.

А небо над головой было просторным, высоким, казалось, даже гулким. Совсем другое дело, когда смотришь на него с земли: сжатое, раздробленное листвой деревьев, сетью проводов и навесами.

Иногда надо мной стремительно проносились птицы. Вот стайка розовых скворцов порхнула, словно чей-то платок, уносимый ветром.

А еще выше птиц, случалось, правда не так часто как теперь, зато пониже и поближе, пролетали самолеты.

Тогда из дворов слышались радостные голоса. Девчонки и мальчишки, приплясывая, вопили детскую нелепицу:

Эроплан, эроплан,

Посади меня в карман.

А в кармане пусто,

Выросла капуста!

Почему в кармане оказалось пусто и почему в нем выросла капуста, для меня оставалось загадкой. Ровный гул самолета рождал во мне вопросы. Я думал: в стальной птице летают счастливые люди. И непременно смелые и удачливые — летчики, геологи, врачи…

Куда они летят?

В горы, в пустыни, на берега далеких рек?

Там их ждут люди. Хорошо, когда тебя кто-то ждет и кому-то ты очень, очень нужен.

…Итак, я сидел на