Оазисы - Александр Цзи

изо всех сил. Никогда раньше так быстро он не бегал. Когда подошвы коснулись монолитной поверхности Черной границы, сердце готово было лопнуть.

Он набрался духу, чтобы оглянуться. Над лесом вздымались Твари — штук пять, не меньше. Еще три по-змеиному скользили по траве вслед за беглецами.

Будь Черная граница не пару десятков шагов дальше, они догнали бы людей.

Алан добежал до родного Оазиса и без сил рухнул наземь. Его легкие горели.

Незнакомец положил бездыханного Себа рядом с Аланом и, отдуваясь, присел рядом. Алан, как завороженный, смотрел на растворяющихся в полутьме леса Тварей.

Себ замычал что-то невнятное. Его ресницы затрепетали.

— Ну что, ребятки, хотели выяснить, кто из вас Пилигрим? — с усмешкой поинтересовался незнакомец, более-менее отдышавшись.

Алан испуганно кивнул.

— А Себ не умрет?

— Нет. Дуракам везет, как поговаривают в одном из Оазисов. Через полчаса очухается. Потом пару дней голова поноет, но и это не смертельно. Это чтоб неповадно было лазить через Черную границу. Еще три секунды, и Эманация Тварей его бы прикончила. Хорошо, что я проходил рядом… Как чувствовал, что вы надумали проверить себя!

— Эманация, монсеньер?

— Да, Твари излучают что-то… Какую-то дрянь, которая вырубает Оседлых в радиусе десяти метров… то есть, около пятнадцати шагов. Помнишь, когда Тварь разинула пасть, твой дружок отключился?

Алан кивнул. Незнакомец выражался странно, но понятно. Теперь было ясно, что это Пилигрим.

— Ну так вот, — продолжал Пилигрим, — мы называем это излучение Эманацией. И излучается оно из их поганых пастей. По крайней мере, мы так думаем.

— А вы — это кто? Пилигримы?

— О да, парень, ты прав. Только отныне ты должен говорить не “Вы, Пилигримы”, а “Мы, Пилигримы”.

— Почему? — тупо спросил Алан. После всего пережитого мозг работал плохо.

Пилигрим сурово и в то же время ласково поглядел на Алана.

— Потому что ты, малыш, настоящий Пилигрим! Эманация на тебя не подействовала, как на твоего дружка. Ты можешь остаться в родном Оазисе и прожить безопасную и скучную жизнь. А можешь отправиться в удивительные путешествия по свету и пережить тысячу приключений, но и умереть можешь в любой момент. У твоего дружка, увы, такого выбора нет: в Дебрях за ним всегда будут охотиться Твари, как пару минут назад. Ну, так что ты выбираешь?

Мозг Алана наконец-то заработал. Вот он — час истины! Алана переполняла даже не радость — счастье. Он не выдержал — из груди вырвался воинственный боевой клич, далеко прокатившийся над безлюдными просторами отныне безопасных Дебрей.

Глава 2. Город пара и дыма (спустя двенадцать лет)

Огромные, почерневшие от сажи трубы заводов выбрасывали в пасмурное небо клубы зловонного дыма. Сквозь пелену смога едва проступали очертания многоэтажных зданий густонаселенного города.

Алан Аркон слегка натягивал уздечку, сдерживая разгоряченного коня, и в ожидании спутников разглядывал задымленный Оазис. Передние копыта Вихря, рыжего жеребца Алана, в нетерпении били по Черной границе, высекая синеватые искры. Задние ноги стояли на земле Дебрей. Алан морщился при виде всей этой копоти: Грейстоунхилл ему решительно не нравился.

Большой, шумный, грязный, переполненный разными гремящими механизмами, если верить Эмилю, Грейстоунхилл составлял резкий контраст с Галльфраном.

С тех пор, как Алан покинул родной Оазис, прошло много лет, но воспоминания о нем оставались яркими и милыми сердцу. Так вышло, что за все эти годы Алан ни разу не побывал дома. Сотни раз он намеревался навестить родителей и друзей, однако жизнь Пилигрима с ее бесконечными торговыми экспедициями затягивала словно зыбучие пески. Ему удавалось только передавать письма и подарки, он знал, что и отец, и мать пребывают в добром здравии и давно смирились с судьбой единственного сына. Себастьян Келлер, друг детства, выучился на доктора, и Алан слышал, что он — изумительный хирург.

Алан сильно изменился за эти годы. Теперь это был высокий и стройный молодой человек двадцати четырех лет от роду, длинные черные волосы были зачесаны назад, на подбородке красовалась эспаньолка, под левым глазом белел короткий шрам — результат эпического сражения с бандой Могучего Момоа с Островного Оазиса. Он был одет по моде Галльфрана, в камзол и широкие штаны, поверх одежды был накинут плащ Пилигрима, в котором удобно укрываться на случай непогоды в Дебрях. На ремне в ножнах висела шпага.

Удивительно, но она действительно была лучше, чем у Эмиля Ламара — того самого Пилигрима, что повстречался Алану и Себу двенадцать лет назад. Шпагу Алан приобрел в одном из Оазисов, где использовались так называемые “альтернативные технологии” или, по мнению Алана, просто “магические”. Лезвие шпаги было прозрачно, как родниковая вода, если не присматриваться, и не разглядишь. Это давало преимущество во время боя: противник попросту не видел, куда наносится удар. Прозрачное лезвие, прочное как закаленная сталь, приобретало видимость лишь на мгновение, во время столкновения с твердыми предметами, например, с клинком противника.

Ножны были инкрустированы Черными камнями, отпугивающими Тварей. Когда-то эти камни были частью Черной границы Разрушенных Оазисов. Впрочем, Алан никогда не бывал в Разрушенных Оазисах и не мог проверить, насколько истинна гипотеза происхождения Черных камней. Их ему дал Эмиль.

Сзади послышался топот. Кто-то, кажется, Димитрий, захохотал. Караван наконец догнал Алана.

— Что скажешь? — спросил Эмиль, останавливая вороного коня рядом с Аланом.

— О Грейстоунхилле? — уточнил Алан и криво ухмыльнулся. — Большой. Грязный. Вонючий. Что можно сказать?

Эмиль рассмеялся. Его бородку и волосы тронула седина. На лице прибавилось морщин, но в целом он особо не изменился.

— Ты описал Димитрия, друг мой!

Алан непроизвольно оглянулся. Нет, Димитрий и Матиас были еще слишком далеко, чтобы услышать эту реплику. Тем более что Димитрий вдохновенно рассказывал какую-то байку Матиасу и не обращал ни на что внимания. Алан готов был спорить, что байка об очередной победе Димитрия на любовном фронте.

Матиас слушал с благосклонным видом. Его лицо цвета эбенового дерева с проколотыми ноздрями и губами расплывалось в добродушной улыбке, которую незнакомые с Матиасом люди могли принять за ухмылку людоеда перед обедом.

Димитрий — еще тот фантазер. Эмиль прав: Димитрий чем-то похож на Грейстоунхилл, он такой же большой, шумный и издающий крепкие запахи.

— Вот увидишь, Алан, они подружатся. Я о Димитрии и городе.

— А вот я вряд ли… — признался Алан. — Мне по вкусу более… спокойные Оазисы.

— В каждом Оазисе есть свои плюсы и минусы. Как, собственно, и во всём.

В это время Димитрий и Матиас поравнялись с границей.

— Ну? Чего встали? — прогремел Димитрий. — Скоро солнце сядет. А мне хотелось бы пожрать в цивилизованном месте и выпить чего-нибудь крепкого…

— Нужно