Ола - Андрей Валентинов

Все из-за тебя, зараза!

Ну, едем?

– Однако же ежели ты и вправду решился разделить со мною и все трудности, и славу…

Едем!

Договорил он уже за воротами. Что именно – я даже и не понял. Что-то про того самого сеньора Ланчелоте. Чем-то ему этот сеньор ко двору пришелся. Не иначе родич.

Оглянулся я, вздохнул. Хорошо! Отдохнул, жару переждал, за поясом золотишко позвякивает. Если бы еще не этот…

Ладно, раз уж так выпало!

– Меня Начо кличут, ваша милость. Начо Бланко, а еще Начо Астурийцем.

Вначале показалось – не понял. Задумался, шлем свой мятый-давленый поправил.

– Поистине, Начо, Астурия – земля истинных идальго! И горд я тем, что предки мои – тоже оттуда, из славного города Овьедо…

Поглядел я на него – уже совсем по-другому. То-то мастью он такой светлый, почти как я! Астурийца узнать легко. Меня ведь потому Бланко прозвали – Белым то есть.

– Сам же я родом из Эстремадуры, из селения Охоно, что возле берега славной реки Тахо. Зовут же меня Алонсо Торибио-и-Ампуэро-и-Кихада…

Я чуть не подавился. Это что, мне все запоминать придется?

– …Однако же с недавнего времени принял я имя Дон Саладо, как и надлежит странствующему рыцарю…

Я покосился на его шлем. Дон Саладо! Хорошо еще, не Дон Сомбреро .

В общем, познакомились.

– Великаны же из них всех поистине наиболее зловредны! – уверенно заключил Дон Саладо, тыча в горячее небо длинным костлявым пальцем. – Однако же, Начо, колдуны тоже весьма и весьма опасны. Но – по-иному.

– Вам виднее, рыцарь, – вздохнул я, дожевывая последний кус ветчины. – Кто бы спорил, я не стану.

И действительно, спорить с доблестным идальго оказалось совершенно бессмысленно. Это я понял быстро. Как и многое другое.

– Есть еще вино, сеньор, – напомнил я. – Неаполитанское «греко». Вы бы глотнули – жарко!

Жарко! Это еще слабо сказано. Хорошо еще, мы наткнулись на эти деревья, каким-то чудом выросшие прямиком у дороги. Какой-никакой, а тенек, значит, и перекусить можно. И выпить.

На «греко» это я его раскрутил еще в «Черном петухе» (чем я барыньки хуже?). Двадцать мараведи за кувшин – помереть можно! Тем более моему идальго, кажется, было совершенно все равно, что есть и что пить. Ему все равно, но мне-то нет. Оно конечно, но двадцать мараведи! Тем более чуть ли не последние его мараведи.

Щедр оказался борец с великанами. И добр. И даже покладист – в некоторых вопросах. А вот во всем остальном…

– И пусть не говорят, Начо, что странствующие рыцари безрассудны, – между тем продолжил он, отхлебнув из кувшина и явно не почувствовав вкуса (а зря!). – Это совсем не так. И пусть не удивляет тебя, что я принимаю отнюдь не каждый вызов…

Я чуть не поперхнулся. Отнюдь не каждый! Ну, знаете!

Первым, кто бросил вызов славному идальго – почти сразу же за воротами заведения папаши Молинильо, – была отара овец. Даже без пастуха, не иначе не проснулся еще, лежебока, после сиесты. Мирные такие овцы, разве что от жары слегка очумелые. Так это для меня они мирные. Не успел я опомниться, а копье у Дона Саладо уже наперевес, глаза огнем горят-пылают. Миг – и с воплем «Святой Яго! Рази Испания!» (бедный мой Куло от страха ветры пустил) славный идальго ринулся сокращать местное поголовье.

Ну, остановил я его. Ну, отобрал копье.

За овцами последовала телега с какими-то сонными поселянами, за телегой – стая ворон…

В общем, вовремя барынька эта, которая в маске, меня в няньки наняла. А то не доехать бы моему Дону Саладо даже до «Черного петуха». Вороны-то его, может, и не заклевали бы…

…То есть не вороны, конечно! Это для меня, доблестей рыцарских не разумеющего, они – вороны. А на самом деле – гарпии. Это, значит, тоже птички, только с клювами стальными и с перьями вроде арбалетных болтов. И овцы – не овцы, а агромадная толпа ведьм, что на шабаш собрались. А телега оказалась то ли драконом трехглавым, то ли тремя драконами сразу.

(Телега-то ладно! Сегодня утром доблестный идальго все порывался к ветряной мельнице свернуть. Плохо так на нее посматривал. Ну, туда я его не пустил. Еще не хватало!)

А уж когда мы к «Черному петуху» подъехали!… Ну, это разговор отдельный. Хорошо еще, догадался я в этот «великанский замок» на разведку напроситься – прямиком в стан вражий. Хоть предупредить успел, чтоб народ не слишком нашему явлению удивлялся. А как меня после этого мой рыцарь хвалить начал! Мол, герой, не побоялся в самое великанье логово наведаться.

Да-а-а, боком мне мои эскудо выйдут! То есть уже выходят. Особенно ежели…

– …Особенно ежели, Начо, опасность грозит прекрасной даме или же ребенку. И вот тут рыцарь должен быть непреклонен! Что раны, что смерть? Это и отличает истинного идальго от презренного ландскнехта-наемника, который продает свою кровь за горсть серебра.

…От меня, значит.

– Увы, золотой век давно позади, Начо! Минули времена доблестного короля Артуро, великого рыцаря Ланчелоте и славного Сида Компеадора! Видят мои глаза закат, и я молю Господа, дабы не узреть мне черную ночь!

Я бы поспорил, конечно, насчет золотого века. Это у нас в Кастилии он минул, а в Арагоне – в самом цвете. То-то тамошние поселяне всех этих Ланчелоте так и норовят на вилы поднять. А случается – и поднимают.

Поспорил бы – но не стал. Уж больно рыцарь показался мне хорош. Глаза сверкают, борода-мочалка торчком, усы, тонкие, с легкой проседью – и те дыбом встали.

Орел!

Копье я ему все-таки не отдал – объяснил, что эскудеро, мне то есть, его носить положено. Я бы и меч отобрал – подальше от греха, – но тут уж точно бы не вышло. Так и поехали дальше: я с копьем (ну и видок же у меня со стороны!) и славный идальго Дон Саладо – налегке. Не спеша поехали. Мой рыцарь-то в седле скверно держался – калека, да и видел плохо – шагов на двадцать вперед, не больше. А у меня свой расклад имелся. Очень не хотелось дуриком через некий городок проезжать. Городок-то ничего, а вот алькальд тамошний меня слишком хорошо знает. Повесить – не повесит, но…

… Но зачем мне лишние расспросы? Если даже те бородачи в харчевне знают про Пабло Калабрийца! И про меня, раба божьего, слыхали. Так что с королевской стражей (да и со Святой Эрмандадой тоже) лишний раз встречаться резону нет, особенно ежели золото при поясе и этот чудило в латах рядом.